191 
Почему? Учитывая крайне агрессивную внешнюю политику России, просто диву даешься при самом беглом взгляде на ее внутреннюю политику, нерешительность и зачастую какую-то неправдоподобную беспомощность органов правопорядка.
Тысячи людей ведут открытую пропаганду государственного переворота, а те, кому надлежит бдительно охранять порядок и безопасность государства, будто бы этого и не замечают, и только когда положение становится совсем уж скандальным, они кого-то арестовывают и куда-то ссылают, откуда сосланные благополучно скрываются. Трудно после такого не принять всерьез версию о некоем всемирном заговоре…
А ведь первый и очень тревожный «звонок», который, по идее, должен был бы привести все российские органы правопорядка в полную боевую готовность, прозвучал, вернее, прогремел выстрелом 4 апреля 1866 года, когда император Александр Второй (1818—1881 гг.), названный Освободителем за отмену им крепостного права в России, прогуливался в Летнем саду…
В четвертом часу дня прогулка заканчивается, и император направляется к своему экипажу. Неожиданно (браво, господа жандармы!) возле него вырастает фигура какого-то молодого человека, который выхватывает из кармана револьвер и направляет его на императора.
Один из стоящих неподалеку зевак подбивает руку стрелявшего, а жандармы хватают его.
Террорист громко кричит:
— Ребята! Я за вас стрелял!
Характерная черта этого отребья: оно настойчиво выдает себя за «народных мстителей», хотя меньше всего бывает озабочено проблемами тех, кого оно подразумевает под словом «народ».
Пойманного отводят к императорскому экипажу.
— Ты поляк? — спрашивает его Александр.
— Русский, — отвечает террорист.
— Почему ты стрелял в меня?
— Ты обманул народ: обещал ему землю, но не дал.
Вот теперь стало, как говорится, «теплее»: отпущенным на волю крепостным хотелось бесплатно поживиться землицей, а бывший хозяин сказал: «Бери свой надел, он твой, а если хочешь сверх того, покупай».
Стрелявшим оказался, как и следовало ожидать, никакой не бывший крепостной, не вписавшийся в свободную жизнь, а саратовский дворянин Дмитрий Каракозов, член революционной организации «Московский кружок». Руководил организацией двоюродный брат террориста, некий Ишутин, вольнослушатель университета. Целью организации был государственный переворот.
По этому делу было арестовано 196 человек, но судили только тридцать шесть из них, потому что для обвинения остальных улик было недостаточно. Но ведь они же были членами организации, они ведь намеревались…
Двоих — Каракозова и Ишутина — суд приговорил к смертной казни, остальные отправились на каторгу и в ссылку.
В последний момент, уже на эшафоте, Ишутину казнь заменили каторгой, а Каракозова повесили.
Правительство после этого судебного дела все же сделало для себя определенные выводы. Были закрыты такие издания, как «Современник» и «Русское слово», печатавшие на своих страницах произведения революционных радикалов, был уволен министр народного просвещения и назначен новый генерал-губернатор Петербурга, а вскоре был назначен и новый шеф жандармов.
Через год, в мае 1867-го, император выезжал во Францию на Всемирную выставку. Ознакомившись с экспонатами Выставки, Александр принял участие в смотре войск на Лоншанском поле, устроенном в его честь. Когда после смотра Александр и французский император Наполеон III возвращались в город через Булонский лес, из кустов раздался выстрел. Пуля попала в лошадь французского драгуна из состава почетного эскорта.
Стрелявшим оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Березовский, сын обедневшего дворянина Волынской губернии. На суде он заявил, что действовал самостоятельно, без какой-либо организации, а стрелял затем, чтобы отомстить за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания 1863 года.
Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.
Одиночка Березовский был не слишком характерен для времени, когда акты террора совершались лишь по решению какой-то подпольной коллегии, которой очень нравилось играть роль трибунала, а не банды убийц, как оно было в действительности.
А таких вот «трибуналов» было в то время предостаточно, потому что уж очень много людей, оторвавшись от взрастившей их почвы, ничего толком не умея делать, но желая занять достойное место в чуждой им жизни, избрали для себя «путь борьбы». За что, против кого, чего — не суть важно. В конце концов, как говорится, ломать — не строить. Бог не выдаст, свинья не съест. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» И так далее…
191 
