Ему доставляло особое удовольствие посещать меня и Анну, и он очень радовался, что растем здоровыми и крепкими.
Со смертью Эдгара что-то изменилось в отношении окружающих к нам. Я была уже достаточно взрослая, чтобы заметить эту перемену. Анна и особенно я приобрели больше значения, и было ясно – почему.
Бедная королева Катарина оставалась бесплодной. Мой отец, наследник престола, потерял жену, и у него не осталось сыновей, так что за ним шли его дочери.
Шли разговоры об увлечении моего отца католичеством, увлечении, которое скорее возрастало, чем уменьшалось. Я слышала, как кто-то раз сказал: «Ну если ему так нужно, зачем оповещать об этом всех?» На это был один ответ: потому что он был честный, прямой человек. В нем не было и тени притворства или хитрости.
Народ волновался. Славные морские победы отца, принесшие ему в свое время такую популярность, забывались. Все хотели, чтобы он понял, что они не потерпят на троне короля-католика.
Поэтому мы с Анной должны были не только исполнять все обряды англиканской церкви, но и делать это прилюдно.
О да, смерть матери и последовавшая за ней смерть маленького Эдгара придали Анне и мне особую важность. Особенно мне.
* * *
Мне было одиннадцать лет, и с каждым днем я узнавала все больше. От меня уже не скрывали, как раньше, всякие сплетни, а их ходило множество. Сара Дженнингс очень интересовалась происходящим, как и Элизабет Вилльерс. Я думаю, пребывание при нашем дворе, оказавшемся в силу обстоятельств в центре всеобщего внимания, в отличие от нас с Анной возбуждало их.
Конечно, возможным наследникам престола всегда уделяется особое внимание, но долгое время надеялись, что у короля будет сын. У него было достаточно незаконных отпрысков – и при этом здоровых – в доказательство того, что отсутствие законного наследника не было его виной. Была какая-то ирония судьбы в том, что он имел стольких детей от своих прекрасных подданных и ни одного от королевы. Судьба как будто издевалась над ним. Бедная королева Катарина! Как я ей теперь сочувствую.
Интриги плелись в изобилии. Королева была неспособна родить наследника; герцога Йоркского обвиняли в католицизме. Был, правда, еще герцог Монмутский, хотя и незаконный сын, но протестант, молодой, красивый, общий любимец. Уж у него-то должны быть здоровые сыновья. Незаконного протестанта предпочли бы законному наследнику-католику. Таково было общее мнение в то время, и оно не было для меня тайной.
Изменилось и поведение девочек. Теперь Элизабет Вилльерс особенно тщательно следила за Анной и мной. Анна была вся поглощена Сарой Дженнингс. Только и слышно было «Сара говорит…», «Сара это не так делает», «Я должна спросить Сару». Казалось, Сара завладела умом и сердцем Анны. У меня была моя милая подруга Анна Трелони. Я не подружилась ни с одной из девочек Вилльерс, хотя их было шестеро.
Теперь-то я понимаю, что Элизабет хотела бы иметь на меня такое же влияние, как Сара на Анну. Она завидовала мне. Да, теперь-то я понимаю многое, чего не понимала тогда. Она хотела быть на моем месте! Я думаю, больше всего она жаждала власти. Я знаю теперь, что таилось за этим устремленным на меня пристальным взглядом. Она думала: «Эта девчонка, эта дурочка, может случиться, станет когда-нибудь королевой Англии. А я, умная, талантливая, блестящая Элизабет Вилльерс, буду никем… разве только, если мне повезет, займу очень скромное место при ее дворе».
Для человека с характером Элизабет Вилльерс подобная мысль была невыносима. Временами она старалась завоевать мое расположение, но чаще зависть пересиливала у нее даже здравый смысл, и она не могла удержаться от попыток ранить меня даже вопреки собственной выгоде.
Она знала о моей любви к отцу и его ко мне и старалась отравить это чувство. Ей было известно, что мой отец был героем многих морских сражений, что он боролся с огнем во время лондонского пожара, что он был любящим отцом обожавших его детей; и она хотела показать мне, что мой кумир был совсем не таков, как я его себе представляла; и вот, на свой лад, в расчете на молоденькую и неопытную девочку моего возраста, она приступила к действию.
Когда в очередной раз мы все сидели за шитьем, она заговорила вдруг о какой-то Арабелле Черчилль. Я впервые услышала тогда имя этой женщины.
– Это просто возмутительно, – сказала Элизабет. – Как можно быть такой бесстыжей? Уже третий ребенок, и все незаконные. Говорят, мальчик на этот раз и здоровый. Такие дети всегда здоровые. Ну не жестока ли судьба? Законные сыновья умирают один за другим, а эти, побочные, живут и живут.