95 
Потери были меньше, чем могли бы быть, учитывая серьезность сражения. Мы потеряли пятьсот человек, а наши противники – тысячу пятьсот.
Эта битва имела огромное значение! Мой отец бежал. Что он предпримет дальше? Возвратится во Францию? Станет ждать другого случая? Он старел и надежд у него оставалось все меньше, так что, может быть, теперь он прекратит свои попытки вернуть корону.
Как я надеялась на это и как радовалась его спасению!
Удалось избежать того, чего я больше всего боялась. Было отрадно слышать ликование на улицах. Уильям стал почти что героем. Ему никогда не простят его холодного высокомерия, но, по крайней мере, он одержал важную победу, и ему отдали должное за это.
Католики притаились; из разных мест поступали выражения преданности.
Отеки сошли у меня с лица. Уильям возвращался домой, а мой отец был в безопасности. Еще недавно я и мечтать не могла о таком счастье.
Мне было жаль, что Торрингтона судил военный суд, но это было уже позднее. Я всегда считала, что несправедливо возлагать всю вину на него. Уильям был другого мнения, но он никогда не любил Торрингтона, и это чувство было взаимным. Торрингтон защищался с достоинством и сказал, что не имел возможности разгромить французов. Английский флот был за пределами своих границ, и, если бы он последовал безрассудному поведению голландцев, он не только бы проиграл сражение, но и подверг бы опасности всю страну.
Я испытала облегчение, когда его оправдали. Но другой должности он не получил и поселился за городом.
Тем временем вернулся Уильям. Народ ожидал торжественной процессии по улицам города, готовясь приветствовать победителя при Бойне. Собрались толпы, и вот появился он, в экипаже, а не верхом. Я полагаю, он был утомлен. Он еще не оправился от своего ранения. Он желал только покоя в Хэмптон-Корте. Он ни разу не поднял руки, не ответил на приветствия. Как я сожалела, что он не понимал потребностей и пожеланий народа!
Еще одно обстоятельство испортило его возвращение.
Я узнала об этом от Кермартена еще до приезда Уильяма. Мне показалось, что он иронически улыбался.
– Вашему величеству следует знать, что королю Вильгельму досталась значительная территория Ирландии. 90 000 акров, принадлежавших королю Якову, являются теперь собственностью короля Вильгельма.
– Это должно стоить больших денег.
– Да, но король Яков отдал большую часть в аренду разным дамам. – Кермартен откашлялся. Из 26 000 дохода осталось только 5000.
– И это немало, – сказала я.
– Совершенно верно, ваше величество. Но король уже отдал эти 90 000 акров.
– Могу я спросить, кому?
Опять послышался легкий кашель.
– …леди Элизабет Вилльерс.
Кровь бросилась мне в лицо, так что я вынуждена была отвернуться. Я едва сдержалась, чтобы вслух не выразить своего возмущения.
Когда он вышел, я села, глядя прямо перед собой.
Как он мог сделать это! Он должен был сознавать, что мне это станет известно. И все же он поступил так, с вопиющим безразличием к моим чувствам. 90 000 акров для Элизабет Вилльерс!
Я знала, что не смогу говорить с ним об этом, поэтому я взяла перо и написала:
«Я бы желала просить вас не спешить расставаться с конфискованными поместьями и подумать над тем, нельзя ли использовать их как школы для обучения ирландских бедняков. Я нахожу нужным уведомить вас, что вы поступили бы благородно, озаботившись судьбами неимущих. Ваш замечательный успех обязывает вас подумать о том, что вы могли бы сделать для распространения истинной религии и евангельской проповеди».
Поймет ли он упрек? Я была уверена, что поймет. Я редко позволяла себе хотя бы малейшую критику его поступков.
Я была очень разгневана. Он все еще любил ее. Я была его женой, его королевой. Я была покорна ему и дала ему то, чего он желал больше всего на свете – корону. Все это он получил от меня – и подарил ирландские поместья Элизабет Вилльерс!
ИЗМЕННИКИ
Несмотря на выраженный в моем письме упрек, Уильям при нашей встрече даже не упомянул об ирландских поместьях, и они отошли к Элизабет Вилльерс. Это было равносильно публичному признанию их отношений и очень мучительно для меня.
Я старалась не позволять себе чувствовать себя униженной. Я напоминала себе, что я королева, какое-то время державшая в своих руках бразды правления, – и небезуспешно. Я льстила себе мыслью, что в поражении нашего флота не было моей вины. Я избегала общества Элизабет Вилльерс. Она отличалась крайней самоуверенностью. Ум и хитрость возмещали ей отсутствие красоты. У нее были хорошие отношения с Бентинком. Она пристально наблюдала за происходящим при дворе и, выделяя важные события среди повседневных, обсуждала их с Уильямом. Я уверена, что он находил в ее характере много общего со своим, и, поскольку их интересы совпадали, он целиком доверял ей – как никому другому, кроме Бентинка.
95 
