53 
— Мау!
— Брысь! Не мешай маме умирать…
— А что твой папа про ведьм сказал? Есть они у вас в роду? — Маша, ищущая, безуспешно постаралась отвлечь Дашу, несчастную.
— Нет ни одной, — возмущенно гаркнула Чуб. — При чем здесь ведьмы во-още? Ты не въехала?! У меня голоса нету. Я — певица! Певица, а не Киевица! В гробу я видела всех киевских ведьм и их дурноватый суд. Думаешь, я так мечтаю, по ночам на звезды таращится? Я могу сама стать «звездой»! Могла… Ну! Нашла?
«Нашла».
На странице лежало заклятие «Рать». Ковалева заскользила глазами по строчкам, проверяя память.
Вот оно! Идеальное противоядие против боязни, чего бы то ни было. Судя по описанию, прочитав его, Маша могла бы не то что войти — заскакать в ателье Швейцера нагишом, на белом коне.
«У Даши пропал голос…»
— Я помню, — перемахнула студентка через неуместного нынче «коня», — здесь целый раздел, как приманить потерю обратно.
— Ну так, давай! Мани ее скорей ко мне в горло... Я повешусь!
— Не надо…
— Брошусь с балкона!
— Подожди минуточку…
— Или под трамвай! Поднимусь на метле в небо и кинусь на землю. Или таблеток наглотаюсь.
— Дашенька, я уже нашла!
Маша развернулась к издающей скулящие ноты подруге, закрыла глаза, желая отстранится от нетерпеливости звуков, и зачитала вслух:
— Именем Отца моего, велю…
— Все? — недоверчиво уточнила певица, дослушав Машино волеизъявленье.
— Все.
Чуб открыла рот и с надеждой зафальшивила:
— «Ой на полі жито, сидить зайчик, він ніжками чобиряє…» Не помогло! — истерично «зачобиряла» она «ніжками» об пол. — Ищи что-то другое!
Ее кругло-кукольные глаза орали отчаянием.
— Прости, — извинилась Ковалева. — «Именем Отца моего» — самое сильное ведовство, оно всегда помогает. Я его именем воскресила Катю из мертвых.
— Так воскреси мой голос!
Маша зажмурилась, и повторила заклятье второй раз.
Результат был тот же.
Пять заклятий, послабее, — тоже ничем не помогли.
Пять последующих — и подавно.
— Может попробовать зелье? — расстроено предложила Маша минут двадцать спустя. — Дождевик и плакун-трава у нас есть. Нужно варить три часа.
— Я не могу так долго ждать. Я умру! Ищи что-то быстрое! — Чуб была уже на грани инфаркта.
— Я не могу так, на ходу… — взмолилась Маша.
— Тогда сядь, — приказала Землепотрясная. — Сядь и ищи! Или у тебя есть другие дела, когда я умираю?
— Даш, у нас Весы…
— Не до Весов. Я умираю. У-ми-ра-ю! — громко отрезала Чуб по слогам.
Маша же рефлекторно перевела взгляд на упомянутый ею предмет и обмерла.
— Ну, чего ты застыла?!
— Даша, Весы стали ровней! — благоговейно прошептала студентка, поднимая счастливый указательный палец. — Какое счастье! Ты видишь, левая чаша чуть-чуть поднялась. Мы спасены!
— В каком месте мы спасены? — Землепотрясная оттолкнула взглядом отвлекшие Машу Весы. — И не фига она не поднялась! Она такая и была. Ты видишь, видишь, Пуфик? — подхватив свою кошку, Чуб прижала громогласно замурчавшую «доцю» к груди. — Одна ты меня любишь! Мой пуфичек, мой диванчик, канапе мое ненаглядное. Одной тебе не по фиг, что мама умрет!
— Мон амор, — призналась ей в кошачьей любви Изида.
— Ты просто не видела, — возликовала Ковалева. — Утром левая чаша опустилась еще ниже. А теперь поднялась! Выходит, я пошла правильно!
Маша ощутила несказанный прилив сил. Счастья. И облегчения.
Мир был прав.
Город говорит с ней!
Ей достаточно слушать Его!
— Она такая и была! — набычилась Даша. — А вот где была ты? — обличающе повысила оставшийся в ее распоряжении голос она. — Куда ты таскалась в этой шубейке? К своему Врубелю, в то время как я умираю?
— Я ходила к Анне Ахматовой. Даша, она, правда, нашла эту Лиру…
— То есть, вообще ничего, что я умираю? — окончательно обиделась Чуб.
— Я видела, как ее сестра чуть не умерла!
— Она умерла!
— И брат ее чуть не умер…
— Он умер. Все умерли! А я умираю!!! — Безголосая певица смотрела на Машу, как на законченного врага.
— Кто все? — сбилась Маша с пути.
— Все три ее сестры и брат. Все родственники Анны Ахматовой умерли! Могла бы никуда не ходить, просто спросить меня.
— А откуда ты знаешь?
— А, по-твоему, одна ты у нас умная? — визгливо вскрикнула Чуб. — Мы, между прочим, тоже не село неасфальтированное! У меня, между прочим, мать-маяковка. А самоубийства поэтов — ее конек.
53 
