Но помимо Свято-Печерской киевской Лавры, не было в Городе взлета возвышенней Михайловского Златоверхого.
И не было в жизни Маши еще такого болезненного падения вниз с высоты.
Высадившись на Михайловской площади, Анна Горенко подняла глаза на высокую колокольню и быстро перекрестилась.
— Пойдемте, Мария Владимировна. Только, умоляю, не спрашивайте меня ни о чем. И не смейтесь, — возбужденно попросила она.
К чему, к чему, а к смеху ее сопровождающая была не расположена.
Она все еще надеялась услышать хоть скупое словцо от восьмисотлетнего монастыря, основанного князем Владимиром, построенного в 1113 князем Святополком Изяславовичем и снесенного, выкорчеванного с корнем в 30-е годы власти советской.
А ныне, раскинувшегося на великом Михайловском холме, перекрывая своими широкими, могучими плечами Владимирскую горку и притаившуюся внизу небольшую Чертову гору, — вторую из четырех киевский Лысых.
Но Златоверхий, названный в честь защитника Киева архистратига Михаила, предводителя небесной рати и победителя Дьявола, остался непоколебим и нем.
И поникшая Маша потрусила туда, где было ей самое место — на Лысую гору!
Спускаясь с Анной Горенко, на нижнюю террасу Владимирской, к памятнику одноименного князя, Маша невольно припомнила, как шла сюда с Катей и Дашей, и как последняя презрительно фыркнула:
«Че-то у нас святые и чертовы места, как шахматная доска!»
Верно, — чтобы переместиться из «чертова» места в святое, в Киеве достаточно было пересесть с одной парковой скамьи на другую.
Святой Михайловский стоял в каких-то двухсот метрах от Лысой, прячущейся на нижней террасе. А, пролегающая на террасе дорога плавно перетекала на другую гору — Святую — Андреевскую.
Двойственность Великого Города, о которой вещала гимназистке Мария Владимировна, виделась во всем…
И не удивительно, что эта двойственность была передана его Киевице.
Маша увидела себя изнутри: половина ее была выкрашена темной угольной сажей. Она старалась смириться, что отныне ее естество поделено кем-то на черное и белое.
«Но как же так? За что? Я ж не сделала ничего плохого…»
«А так ли уж ничего?..»
«А откуда, — заглянула к ней спасительно-свежая мысль, — Ахматова знала, что Златоверхо-Михайловский поставлен над обрывом, «потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола?»
«Ну, допустим, — с радостью отвлеклась от собственной черно-белости Маша, — прознать, что «обиталище дьявола» находится тут, было нетрудно».
Координаты лысогорья преспокойно перечислялись в дореволюционных киевских справочниках. И языческий Перунов гай, шумевший тысячелетье тому на еще не-златоверхой горе — сроду не был исторической тайной.
Но откуда Анна знала о братоубийственной двойственности Столицы Ведьм и Столицы Веры?
А ведь знала!
На отмену от Анны Горенко, Ахматова видела то, что обещала Анне Горенко Маша, говоря: «Вы поймете Его».
«Нерушимая стена Св.Софии и Михайловский монастырь — оплот борьбы с дьяволом — и хромой Ярослав в своем византийском гробу»,
— писала она.
- И в Киевском храме Премудрости Бога,
- Припав к Солее, я тебе поклялась,
- Что будет моею твоя дорога,
- Где бы она ни вилась.
- То слышали ангелы золотые
- И в белом гробу Ярослав…
Она ходила на службу в Софию. Не во Владимирский, не в Михайловский, не в Лавру…
Она точно всматривалась в себя, выбирая: Дьявол иль Бог?
Бог или Дьявол?
Что она выбрала? Маша не знала.
Но знала уже: Дьявола нет. И хромой, Мудрый как сатана, Ярослав, в храме Софии-Премудрости Бога — тоже не дьявол.
Выбор между Богом и Дьяволом, как все в православном и языческом мире, происходит внутри тебя.
И все зависит оттого, какой себе поклялась Анна Горенко:
будет моею твоя дорога…
*****
Как бы там ни было, очутившись на извилистой дороге нижней террасы, Анна, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам, следовала, тем не мене, прямиком ко Второй Лысой Горе.
— Куда вы идете? — не выдержала Мария Владимировна.
— По-моему это здесь… — девушка осмотрелась.
В нежный предвечерний час гуляющих на любимой горожанами (бесплатной!) Владимирской горке было великое множество.
Веселые парочки и семейные пары, студенты, гимназисты, приказчики...