Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
159 
— Должно быть, тут сыграла роль мягкая женская рука.
— Он действительно нуждается в материнской ласковой заботе. Спасибо за совет, Джон.
— Это значит, что я выхожу из подполья?
— Это значит, что я должна связаться с Малленом и доложить ему то, что нам стало известно.
— Но ты больше не считаешь меня убийцей Мартина Ферстоуна?
— Скажем так: я поколеблена в этом убеждении.
— Спасибо за поддержку, босс. Сообщишь мне, если узнаешь еще что-нибудь новенькое?
— Попробую. А ты что нового задумал? Пора мне уже опять начинать волноваться?
— Может быть… Поглядывай в сторону Баритона — не зажжется ли там небо фейерверком. — Он нажал на отбой, проверил, выключен ли мобильик, и вернулся в гостиную.
— Уверяю вас, мы будем кратки как только возможно, — говорил Хоган. Он взглянул на вошедшего Ребуса. — А теперь я передаю все в руки моего коллеги.
Ребус сделал вид, что думает, как сформулировать первый вопрос. Потом в упор посмотрел на Джеймса Белла:
— Зачем ты сделал это, Джеймс?
— Чего?
Джек Белл качнулся вперед:
— Полагаю, мне следует выразить протест по поводу вашего тона…
— За это простите, сэр. Я иногда проявляю горячность, когда сталкиваюсь с ложью. Ложью не только мне, но всем: следствию, родителям, журналистам… всем и каждому.
Джеймс так же в упор глядел на него. Ребус скрестил руки на груди:
— Видишь ли, Джеймс, мы стали сопоставлять и складывать в общую картину частички того, что действительно имело место, и могу сообщить тебе нечто новое. Когда стреляешь из пистолета, на коже остаются следы. Они довольно въедливы, могут оставаться неделями, и их не смоешь, не соскребешь. Они и на манжетах остаются. Не забудь, что рубашка, в которой ты был тогда, находится у нас.
— Что это вы такое городите? — рявкнул, побагровев, Джек Белл. — Думаете, я позволю вам явиться ко мне в дом и обвинить восемнадцатилетнего мальчика в?… Это что, новая мода такая в полиции?
— Папа…
— Это все из-за меня, да? Желаете добраться до меня, действуя через сына? Сделали в свое время вопиющую ошибку, чуть было не стоившую мне карьеры, пошатнувшую мой брак, и теперь…
— Папа… — чуть повысил голос Джеймс.
— …когда происходит настоящая трагедия, все, на что вы способны…
— О мести мы и не помышляли, сэр, — запротестовал Хоган.
— Хотя задержавший вас офицер из Лейта и не простил вам вашего тогдашнего поведения, — не вытерпел Ребус.
— Джон… — предостерег его Хоган.
— Видите? — Голос Джека Белла задрожал от гнева. — Видите, что происходило и что происходит? Вы же напыщенные индюки, вы…
Джеймс вскочил:
— Да заткнешься ты наконец, мать твою? Раз в твоей вонючей жизни ты можешь заткнуться или нет?
В комнате наступило молчание, хотя отзвук слов, произнесенных Джеймсом, еще витал в воздухе. Джеймс Белл медленно сел на место.
— Может быть, — негромко сказал Хоган, — нам стоит теперь выслушать Джеймса? — Он обращал свой вопрос к члену шотландского парламента, который сидел потрясенный, глядя на своего сына, представшего перед ним в совершенно новом свете. Таким сына он не знал.
— Ты не можешь так со мной говорить, — еле слышно произнес он, не сводя глаз с Джеймса.
— И однако ж, говорю, в чем ты мог сейчас убедиться, — отвечал Джеймс и, взглянув на Ребуса, сказал: — Давайте же побыстрее покончим с этим.
Ребус облизнул губы:
— Пока что, Джеймс, наверное, единственное, что мы можем доказать, это что ранен ты выстрелом в упор — а это в корне противоречит твоей версии событий, — и что, судя по углу выстрела, ты предположительно стрелял в себя сам. Однако ты сам признал, что, по крайней мере, один из пистолетов Ли Хердмана был тебе знаком, почему я думаю, что ты взял «брокок» с намерением убить из него Энтони Джарвиса и Дерека Реншоу.
— Онанисты паршивые. Оба.
— И только поэтому их надо было убить?
— Джеймс, — остерег сына Джек Белл, — я не хочу, чтобы ты вообще разговаривал с этими людьми!
Сын отмахнулся от него:
— Они достойны смерти.
Рот Белла приоткрылся, но из него не вылетело ни звука. Внимание Джеймса было поглощено стаканом, который он все вертел и вертел в руке.
— Почему они достойны смерти? — тихо спросил Ребус.
— Я же сказал.
— Тебе они не нравились, и всё? Другой причины нет?
159 
