Прежде чем выйти из машины, он не забывает про свою излюбленную шутку — выдергивает ресничку и кладет ее на приборную доску. Если за ним когда-нибудь в самом деле погонятся сыщики, какая детская радость охватит их при такой находке! Отпечатки пальцев, генетический анализ и все такое! Скорей, в лабораторию! Только зря стараетесь, борзые! Ни в одной базе данных, даже самой старой, не найдете о нем ничего.
Чтобы жить, нужно исчезнуть.
Чтобы достичь величия, нужно быть маленьким.
Он прекрасно защищен всеми этими парадоксами. Неторопливо шагает по пустынной улице к дому опустившегося субъекта, к услугам которого иногда прибегает. Руку оттягивает тяжелый чемодан, который он несет так, не опуская на ролики. Своя ноша не тянет.
На звонок тут же открывается дверь; грубый голос заявляет вместо приветствия:
— Пожалуй, сегодня ночью я никуда не поеду, погода больно дрянь.
Вот бы так все люди говорили — только тогда, когда действительно нужно по делу, вместо того, чтобы без умолку демонстрировать свою ограниченность. А он этой ночью поедет. Он привык плясать как пробка на волнах. Ему это нравится.
В четверг вечером выглянуло солнце. Хафнер много раз заговаривал о том, что «вот и началась погодка для летних пивнушек», а Лейдиг, вероятно, опасаясь предстоящей прогулки с его фрау мамочкой, притих и с жалким видом навалился на край стола. Разумеется, они не закончили всех дел; это невозможно в мире, где восьмилетние дети складывают у себя дома украденные кошельки, но Тойер больше не мог сидеть в кабинете и объявил: «Хватит на сегодня!» Никто из подчиненных не стал возражать.
Штерн подвез его до дома.
— Когда-то тут не было никаких построек, — задумчиво произнес корпулентный комиссар, глядя на тянувшееся слева от них Нойенгеймское Поле с высотными домами и бетонными блоками факультетов. — Только фруктовые сады и пашни.
Штерн слышал об этом не в первый раз, и Тойер это знал. Поэтому, уважая терпение своего сотрудника, не стал вспоминать про воздушных змеев, которых в прежние времена мальчишки мастерили своими руками.
— Так вы считаете, что мы все-таки можем вести поиск? Я имею в виду — учитывая наше новое задание. И мы ничего не нарушим? — Молодой комиссар пытался говорить безразличным тоном, но это ему не очень удавалось. После недавнего смелого предложения он сам испугался своей храбрости.
Тойер лениво зевнул:
— А-а-х, конечно, можем. Вероятно, все это чепуха, но я не позволю Зельтманну так просто списать меня в утиль. Если мы выясним, что он прав, больше не будем об этом говорить. И если окажется, что он не прав, тоже больше не будем об этом говорить.
Он едва не захихикал, так его восхитила бессмыслица собственных слов. Штерн, с трудом справлявшийся с волнением, высадил шефа на площади Мёнххофплац. Как всегда, Тойер забыл его поблагодарить.
Он жил над сберегательной кассой на углу Брюккенштрассе, под крышей, чуть-чуть проще, чем требовалось для того, чтобы быть причисленным к состоятельным жителям района Нойенгейм. Но хозяин дома переехал в Кассель и явно не нуждался ни в человеческих контактах с жильцом, ни в слишком высокой плате, а вид на столетние дома из красного песчаника, их мансарды и камины был для Тойера главным украшением квартиры, от которого он не хотел отказываться.
Суета и нелепицы службы улетели прочь. Он купил длинный французский батон, пфальцскую ливерную колбасу и бутылку «Дорнфельдского» у виноторговца напротив. Потом затопал наверх по бесчисленным ступенькам, служившим для него оправданием, чтобы не заниматься спортом. Поднялся в маленькую двухкомнатную квартиру, плюхнулся в старое кресло и стал думать об умершей жене. Делал он это часто и почти машинально; теперь к этому добавились мысли о стычке с Зельтманном. Сколько лет было бы ей сейчас? Он начал считать и бросил; тут же всплыли в памяти его школьные тетради по математике с жирными неудами. Всю жизнь он испытывал отвращение к письменным калькуляциям торгашей.
Впереди был длинный вечер. Масса времени на то, чтобы позвонить взрослым детям, но их у него не было, или справиться у братьев и сестер, что показали анализы опухоли груди или простаты — но ни братьев, ни сестер тоже не было. Было несколько кузенов и кузин, где-то в Пфальце и Саарской области, но те были так же продавлены семейной жизнью, как он одиночеством. Да он и не знал ни одного телефонного номера родственников.