68 
Он был так увлечен Фоссезой – простодушной маленькой девушкой. «Моя девочка», – звал он ее. Но только ли ему она принадлежала? И если да, то долго ли это продлится?
Чтоб ему провалиться, этому Анжу! Чтоб провалиться всем Валуа! От них одни неприятности.
– Ну, – повторила Марго, – что ты собираешься делать с д'Обинье? Отвечай!
– А что я должен делать?
– Отправь его в отставку. Удали от двора. Ты что, позволишь оскорблять твою жену?
– Отправить в отставку д'Обинье? Ты сошла с ума. У меня не было лучшего слуги.
– Он оскорбил меня.
– Тебе не следовало вести себя так, чтобы стать мишенью для оскорблений.
– А как у тебя с этим твоим насекомым?
– Я не знаю никаких насекомых.
– Фоссеза… маленькая ползучая Фоссеза, которая, как всем известно, возможно, в этот самый момент поводит время с моим братом.
– Убирайся отсюда! – крикнул Генрих.
Он был в ярости. Марго редко видела его таким разозленным и поэтому поспешила ретироваться.
Но когда Марго за что-то бралась, она старалась во что бы то ни стало довести дело до конца и теперь решила добиться удаления д'Обинье. Это было непросто, потому что Генрих ценил его преданность. Может, он и раздражал короля своими нравоучениями, назидательными речами, но в целом вызывал уважение, и Генрих не собирался расставаться с тем, кого считал своим лучшим другом.
Однако у Марго возникла одна идея, и она пришла к Генриху обсудить ее.
Генрих не хотел выпроваживать своих слуг, но Марго настояла на этом, а когда они остались одни, сказал:
– Если ты опять насчет д'Обинье, то напрасно тратишь время, он останется при дворе.
– Я пришла поговорить о нем и… Фоссезе.
– О Фоссезе?
– Мой брат оказывает знаки внимания Фоссезе.
– Твой брат – дьявол. Он делает это назло мне.
– Тебе же ничто не мешало делить с ним Шарлотту?
– Шарлотту! Она была потаскухой – у нее было одновременно десять любовников. А Фоссеза – невинная юная девочка.
Марго кивнула:
– Была – до того как ты положил на нее глаз и заключил в объятия, ваше королевское величество.
– Я не хочу обсуждать ничего, касающегося д'Обинье. И не вижу никакой связи между ними.
– Тогда я тебе объясню. Анжу не обладает твоей красотой, но он истинный выходец из французского двора. Эти господа умеют очаровывать, Генрих, особенно молоденьких девушек. Он умеет говорить комплименты. Давай откровенно. Ты всегда был немного грубоват. Разве я тебе этого не говорила?
– Я не думаю, что у Фоссезы хватит глупости…
– О, думаешь, Генрих. Ты сам говорил, что она еще совсем ребенок. Человеку с опытом Анжу не составит труда ее соблазнить. Она уже готова упасть в его объятия. Тебе это прекрасно известно. Поэтому ты так и беспокоишься. Я хочу тебе помочь, Генрих. Что ты улыбаешься? Правда, хочу, уверяю тебя. Но я могу помочь тебе, только если ты поможешь мне. Анжу меня обожает. Более того, он во всем меня слушается. Всегда следует моим советам. Я могу сохранить Фоссезу для тебя.
Он смотрел на нее сузившимися глазами.
– Как? – спросил он требовательным голосом.
– Просто скажу Анжу, чтобы он оставил ее в покое. Он сделает это для меня. Он ни в чем мне не откажет. Так было всегда. Посоветую ему вообще отсюда уехать. Я сделаю это для тебя, если ты тоже окажешь мне одну маленькую услугу.
Генрих не отрываясь смотрел ей в лицо. Он знал, что она права. Анжу всегда полагался на ее помощь. И сюда он приехал именно потому, что она сказала, здесь он сможет набрать рекрутов для своей армии. Марго вполне может посоветовать ему отправиться домой и тем самым сохранит Фоссезу для Генриха.
– Ну, – спросил он, хотя заранее знал ответ, – чего ты хочешь?
– Отправь в отставку д'Обинье.
Генрих беспомощно смотрел на своего верного слугу.
– Королева в ярости и требует твоей отставки.
– И ваше величество готовы закрывать глаза на ее неверность? Ваше величество способны играть роль рогоносца?
– Мое величество не готово выслушивать такие слова от своего слуги.
– Прошу прощения у вашего величества, но я всегда говорил правду, собираюсь делать так и впредь.
– Тебе лучше быть благоразумным ради собственного спокойствия, д'Обинье.
– Я предпочитаю быть откровенным ради спокойствия вашего.
«Ну как можно удалить такого человека?» – спрашивал себя Генрих. Он доверял д'Обинье как никому другому. Старик и правда всегда был моралистом, но он раз за разом доказывал свою верность.
68 
