69 
И Фоссеза… сладкая Фоссеза, пробудившаяся для любви, готовая отдаваться ей, даже если это не сулит ей никаких выгод! Надушенные письма, цветистые комплименты – разве она сможет против всего этого устоять?
Генрих принял решение.
– Послушай, д'Обинье, – сказал он, – ты оскорбил королеву, и она требует твоего удаления от двора.
– И вы жертвуете мною ради нее?
– Я не могу позволить, чтобы мою жену оскорбляли.
– Вы оскорбляете друг друга каждую ночь, сир. Вы – со своими любовницами, а она вас – со своими любовниками.
– Ты испытываешь мое терпение, д'Обинье. Какой другой король позволил бы своему слуге так с ним обращаться?
– Очень ценно, что король позволяет своему слуге говорить ему правду, потому что этот слуга будет ему верен до конца дней. Сир, вы развратник. Не будь так, вы бы, возможно, стали величайшим королем Наварры, а возможно, и Франции.
Если бы вы были серьезным, если бы пошли по стопам вашей матери…
– Если бы, – усмехнулся Генрих, – я был готов вести людей на бой, а не женщин в спальню, я стал бы великим королем? Нет, дружище, ни за что! Лучше заниматься любовью, чем войной, – от первого люди появляются на свет, а от второго умирают. Разве не так? Но – хватит. Я удаляю тебя от двора.
– Сир!
– На дневное время. Королева будет удовлетворена. С наступлением темноты тебя будут приводить в замок, и я буду принимать тебя в моих покоях.
– Это невозможное положение, сир.
– Вовсе нет. Так будет, только пока гнев королевы не утихнет. Через несколько недель она забудет свои обиды. И тогда все будет хорошо.
Марго ради спокойствия Генриха попросила Анжу прекратить преследования Фоссезы.
– Сделаю все, о чем ты меня просишь, – заверил он Марго, тепло ее обнимая.
– Знаю, что сделаешь, и, брат, ты знаешь, что можешь положиться на меня, и я тоже помогу тебе всем, чем могу.
После этого Анжу перестал оказывать знаки внимания Фоссезе, а д'Обинье никогда не появлялся в замке в дневное время. Всем во дворе стало известно, что он впал в немилость королевы.
Генрих был доволен: он не мог не восхищаться своей умной женой и в то же время был рад, что ему удалось так блестяще провести ее с д'Обинье.
Фоссеза, как он полагал, всецело принадлежала ему. Она была очаровательна, как никогда.
Фоссеза изменилась, однако внешне это было не очень заметно. Совсем недавно она была так рада, что на нее обратил внимание король, и безмерно благодарна за проявленную им доброту; но с тех пор, как герцог Анжуйский прибыл ко двору, стала думать, что она настоящая красавица, раз одновременно привлекла внимание двух столь важных господ.
Анжу больше не искал ее общества, но король по-прежнему был безмерно ею увлечен. Фоссеза боялась, что скоро и ему наскучит, когда узнала, что королева попросила своего брата, чтобы он прекратил за нею ухаживать. Что королева сказала о ней? Это ее интересовало. Почему Анжу делает все, о чем его ни попросит сестра? Тут была какая-то большая интрига, и кажется, что она оказалась в самом ее центре.
Генрих, довольный, что Фоссеза всецело принадлежит ему, был нежнее, чем когда-либо. Он постоянно говорил, что совсем не обвиняет ее в том, что она позволила себе немного пофлиртовать с Анжу.
Она также узнала, что Генрих удалил д'Обинье в обмен на услугу Марго с ее братом. Все это придало Фоссезе веса в собственных глазах.
Рядом с королем она всегда была стеснительной и, хотя ей нравились его ласки, в постель с ним ложилась не без колебаний.
Однажды Генрих спросил ее, в чем дело.
– Вначале это было вполне объяснимо, но сейчас ты меня узнала хорошо, – сказал он.
– Сир, – ответила Фоссеза, – боюсь, у меня будет ребенок.
Он взял ее лицо в руки и улыбнулся:
– Боишься родить ребенка от короля?
– Боюсь стать матерью незаконнорожденного, сир.
В отличие от дам из «летучего эскадрона» она была простой девушкой. И хотя родить сына от короля в глазах всего света было большой честью, не могла забыть, что такой ребенок все равно будет незаконнорожденным.
Поддавшийся минутному порыву, Генрих сказал:
– Ну, детка, королю же надо иметь сына. А у моей жены детей нет, да, наверное, и не будет. Роди мне сына и тогда…
Фоссеза затаила дыхание, не в силах произнести ни слова; она положила головку ему на грудь, чтобы он не мог видеть ее лица и волнения, которое она не могла скрыть.
– А тогда – кто знает… Мне может захотеться признать сына, а это значит, что его мать должна стать моей женой.
69 
