42 
Ночами его вопли разносились по всему Лувру.
— На улицах потоки крови! — выкрикивал он. — Трупы плывут по реке, как баржи. Господи, смилуйся! Что будет со мной? Что будет с Францией? Я погиб.
Няня уверяла, что ответ Богу придется давать тем, кто вынудил его принять участие в побоище.
— Если бы только я мог поверить тебе, няня, — стонал Карл. — Если б только мог!
Король умирал, и во всем дворце царила напряженная атмосфера. Королева-мать, настороженная и недоверчивая, находилась в его спальне; она уже отправила в Польшу гонцов, призывая своего любимого Анжу вернуться как можно скорее. Алансон нервничал. Не настало ли время захватить власть? Но решиться на это не мог. Он всегда колебался слишком долго; всегда не был уверен до конца. И, как все члены семьи, испытывал страх перед матерью. Пытался заручиться помощью Генриха Наваррского, но Генрих не выказывал воодушевления и не хотел говорить ни о чем, кроме Шарлотты.
«Добьюсь я своего? Не добьюсь? — размышлял Алансон. — Кое-кто меня поддержит. Но насколько эти люди будут верны? А что, если потерплю неудачу?»
При мысли о гневе матери и возможных последствиях он совсем приуныл. Наваррский… если бы только можно было на него положиться… Нет, разумеется, нельзя.
А король тем временем доживал последние минуты.
Мать заставила Карла IX подписать документ, по которому она становилась регентшей до возвращения во Францию короля, наследующего Карлу, — ее сына Эдуарда Александра, известного как Генрих, герцог Анжуйский.
— А теперь, — попросил Карл IX, совершив эту недолгую церемонию, — позовите моего брата.
Когда пришел Алансон, король отвернулся.
— Он мне не брат, — негромко произнес умирающий. — Я имел в виду Наваррского.
Таким образом Генрих попал к королю, вели его под сильной охраной, шел он с опаской, не зная, что с ним случится. Но при виде его лицо Карла слегка посветлело.
— Брат! — воскликнул он, протягивая руку.
Генрих опустился на колени и поцеловал тронутую холодной испариной тыльную сторону ладони.
— Я был тебе добрым другом, — заговорил король. — Если бы я верил другим, слушал их советы, ты был бы уже мертв. Но я всегда был привязан к тебе, Наваррский. Теперь хочу предостеречь тебя…
Генрих затаил дыхание, в глазах умирающего появился испуг.
— Приблизься, брат.
Екатерина Медичи тоже подошла к кровати.
— Берегись, брат. Будь осторожен. Не доверяй…
— Король изнуряет себя, — торопливо перебила его королева-мать.
Она заняла место по другую сторону кровати напротив Генриха и положила руку Карлу на лоб.
— Дражайший сын, не говори того, о чем пожалеешь.
— Время сожалений прошло. Я хочу помочь Наваррскому, он мне брат, и я всегда питал к нему симпатию. Брат, надеюсь, ты меня понимаешь. Прощай, Наваррский. Я рад, что не оставляю сына-наследника. Королевский жребий опасен… если б он, юный, неопытный… окруженный этими…
Лицо его внезапно сморщилось от боли.
— Потоки крови… — пробормотал он, — … на всех улицах Парижа.
Екатерина подошла к Генриху и легонько коснулась его плеча.
— Отходит.
Генрих поднялся. Она была права. Губы Карла шевелились, но маска смерти медленно наползала на его лицо.
Меньше чем за час эта весть распространилась по дворцу и за его пределы.
«Король Карл IX умер. Да здравствует король Генрих III».
«Теперь между мной и троном Франции стоят только новый король и Алансон! — подумал Генрих. — Карл был прав. Мне грозит опасность».
Разумный, любящий жизнь человек предпочел бы наблюдать за этими событиями издали, а если этот человек король — пусть незначительный, как именовали его надменные придворные, — ему надо бы следить за ситуацией из своего королевства, куда в любом случае давно пора возвращаться.
Как бежать в Беарн? Это была главная забота Генриха. Королева-мать догадывалась о его намерениях. Он незначительный король и, похоже, лишен честолюбия. Но был связан с Алансоном, может, с Ла Молем и Коконасом; не исключено, что плел интриги с Марго. Король, часто бывший безумным, уловил какую-то силу в этом человеке, ведущем беззаботный образ жизни. Но Екатерина в юности и сама многих обводила вокруг пальца. Кто мог догадаться, что под ее безмятежной улыбкой, с которой она воспринимала свое унизительное положение, кроется неудержимая жажда власти и безупречная способность устранять тех, кто стоит на пути?
42 
