Он позвонил домой, предупредил, что уезжает и будет неизвестно когда, не исключено, что его не будет сегодня вовсе.
С жадностью выкуренная сигарета успокоения не принесла.
Он достал из шкафа несколько папок по делам, которые предстояло передать Глоткову.
Кокорин открыл сейф, достал пленку с записью допроса (ведение аудиозаписи в протоколах не отражалось, подследственный на этом не настаивал, а значит — с его согласия), сунул кассету в нагрудный карман пиджака и, сложив в папку все необходимые бумаги, позвонил оперуполномоченному областного утро, с которым работал вместе уже много лет.
— Собирайся, Федор, — сказал, не вдаваясь в подробности.
— На семьдесят пятый?
— Откуда знаешь?
— Только что передали в «Новостях».
Вертолет Кокорин не вызвал — его бы пришлось дожидаться дольше, чем ехать по прямой. Всю дорогу он молчал, думал о Кире Богданович, которую видел только мертвой, и почему-то о Решетникове, которому вынес предупреждение, и приостановил действие его лицензии через разрешительный отдел ГУВД, оберегая его таким образом от худшего, что ему могли инкриминировать.
Этот любитель чая с сушками вызывал у него симпатию.
— Ты мне толком объясни: чем этот лох привлек твое внимание?! — пытался добиться сколько-нибудь вразумительного ответа Решетников. — Он что, украл что-нибудь? Одежда тебе его не понравилась?..
Младший сержант Закир Альдыбегов расстегнул пуговицу на форменной рубашке.
— Нормальная была одежда: кроссовки, кожа, джинсы — как у всех, — вздохнул он. — Елозил на скамейке, сумку под ноги прятал и на меня смотрел. Нервный очень.
— Сколько ему лет?
— Двадцать пять — двадцать семь.
Решетников отщелкнул в урну окурок:
— Пойдем, покажешь на месте, как все было. Они прошли по перрону в вокзал, остановились посреди зала ожидания.
— Я вышел из комнаты милиции — вон оттуда… пошел по залу…
— Зачем? — инстинктивно спросил Решетников и тут же пожалел об этом: младший сержант замер, посмотрел на него недоуменно («Твое-то какое дело?» — спрашивал его взгляд), он мог и вообще не разговаривать с частным детективом.
— Знакомые должны были из Набережных Челнов ехать, старики, позвонил друг, попросил в поезд посадить.
— Ясно. Ты, брат, извини, что я спрашиваю, — это важно. Здесь все важно. Значит, ты вышел и?..
— И стал на пассажиров смотреть. Я их не знал, но думал, может, они меня узнают или увидят милиционера, спросят Закира Альдыбегова.
— Ну?
— И я его увидел. Он засучил руками, глаза отвел, потом сумку стал запихивать под лавку. Я газету купил — «Мегаполис-экспресс» называется, киоск вон там…
— Дошли туда, — сказал Решетников. — Он где сидел?
— На той скамеечке во втором ряду, кажется, на третьем месте… Что-то я не помню… Или на третьей?.. Забыл… Откуда я знал, что это важно?
— Проехали!.. — Они остановились у киоска «Роспечати». — Так, купил ты газету…
— Купил, зашел со спины, хотел документы спросить. А он оглянулся, посмотрел на меня. Я — к нему, он встал и пошел — туда вот, на выход к поезду, откуда мы только что пришли. Я — за ним.
— Пошли! — уверенно двинулся Решетников в указанном направлении. — Бежал он?
— Нет, не бежал. Шел. Все быстрее и быстрее.
Потом, когда вышли на перрон… Он еще раз оглянулся… и побежал, как будто на поезд опаздывает…
— Какой поезд стоял?
— Из Барнаула поезд был, это я точно помню.
— Хорошо, побежали!.. Не торопись — беги потихоньку и рассказывай.
Альдыбегов затрусил по платформе. Решетников — за ним.
— Я хотел патруль позвать, а никого не было. Вон там, на третьей платформе, стоял военный патруль… возле киосков… Где-то здесь я свисток достал, засвистел… Он стал перепрыгивать через чемоданы и сумки… За два вагона до хвоста поезда он спрыгнул на пути…
— Прыгай!
Альдыбегов спрыгнул, протянул руку Решетникову, но тот помощи не принял — уж на это-то еще горазд.
Побежали по шпалам.
— Здесь он перелез через платформу, — Альдыбегов не стал дожидаться команды, понял, что от него требуются максимально приближенные имитирующие действия, — я тоже перелез… Когда до забора добежал…
— Погоди, давай сначала добежим! — вскарабкался на платформу Решетников, чувствуя одышку («Надо бы бросить курить!» — подумал).
Они поравнялись с тем местом, где преступник вскарабкался на забор.