Особенно,... 
71 
Интересно, доживет ли он сам до этого? Он внезапно почувствовал себя совершенно беззащитным. Лечение, которое он начнет через неделю, может оказаться недостаточным. Врач сказала, что если облучение и операция не дадут нужного эффекта, они начнут химиотерапию. Есть и еще какие-то средства. Как она тогда сказала? «Давно прошло то время, когда диагноз рака приравнивался к смертному приговору». Но это вовсе не значит, что он выздоровеет. Через год его вполне может не быть в живых. Я должен это осознать, хотя сознание это невыносимо.
Его охватил страх. Если бы он мог, он спрятался бы от себя самого.
Подошел Джузеппе.
– Я уезжаю, – сказал Стефан.
Джузеппе посмотрел на него изучающе.
– Ты нам очень помог, – сказал он. – И я хотел бы знать, как ты себя чувствуешь.
Стефан молча пожал плечами. Джузеппе протянул руку:
– Хочешь, я буду звонить и рассказывать, как идут дела?
Стефан подумал, прежде чем ответить. Хочу ли я? Что я, собственно говоря, хочу, кроме того, чтобы выздороветь?
– Лучше я сам позвоню, – сказал он. – Не знаю, как буду себя чувствовать, когда начнут облучение.
Они обменялись рукопожатием. Стефан подумал, что ему нравится Джузеппе Ларссон, хотя он про него ничего и не знает.
Тут он сообразил, что его машина осталась в Свеге.
– Надо было бы тебя подбросить к гостинице, – сказал Ларссон. – Но я хочу дождаться Несблума. Я попрошу Перссона, он тебя отвезет.
Полицейский по имени Перссон был на удивление неразговорчив. Стефан смотрел на проплывающие в окне деревья и думал, что хорошо бы еще раз увидеть Веронику Молин. Ему хотелось расспросить ее о том, что он вычитал в дневнике ее отца. Что она знала об отцовском прошлом? И где ее брат, сын Герберта Молина? Почему он не дает о себе знать?
Перссон довез его до гостиницы. Девушка-администратор улыбнулась, когда он вошел.
– Я уезжаю.
– К вечеру может похолодать, – сказала она. – И не исключена гололедица.
– Я поеду аккуратно.
Он поднялся в номер, упаковал чемодан и вышел. Захлопнул дверь и подумал, что уже сейчас не смог бы рассказать, как выглядел его гостиничный номер.
Он заплатил по счету, не проверяя.
– Приезжай опять, – сказала она, пересчитывая деньги. – Как там дела? Найдут они преступника?
– Будем надеяться.
Стефан вышел на улицу. Было холодно. Он сунул чемодан в багажник и уже хотел было сесть за руль, как вдруг увидел в дверях Веронику Молин. Она направлялась к нему.
– Я слышала, ты уезжаешь.
– От кого?
– От администратора.
– Значит ли это, что ты меня искала?
– Да.
– Почему?
– Хочу узнать, как идут дела.
– Об этом надо спрашивать не меня.
– Джузеппе Ларссон сказал, что ты вполне можешь ответить на этот вопрос. Я только что говорила с ним по телефону. Он сказал, что, может быть, ты еще не успел уехать, – и, как видишь, мне повезло.
Стефан закрыл машину и последовал за ней назад в гостиницу. Они зашли в ресторан – там не было ни души.
– Джузеппе Ларссон сказал, что он нашел дневник. Это правда?
– Правда, – сказал Стефан. – Я его листал. Но он, разумеется, принадлежит тебе и твоему брату. Ты получишь его позже, сейчас он нужен для следствия.
– Я была очень удивлена, что он вел дневник.
– Почему?
– Не похоже на него. Он был не из тех людей, что станут писать без особой на то нужды.
– Многие ведут дневник так, что об этом никто не знает. Я думаю, каждый человек хоть раз в жизни пытался вести дневник.
Он наблюдал, как она достает пачку сигарет и закуривает. Выпустив первый клуб дыма, она посмотрела ему в глаза:
– Джузеппе сказал, что следствие по-прежнему не имеет четкой линии. Никакой более или менее обоснованной версии. К тому же все говорит за то, что тот же самый преступник, что убил моего отца, убил и второго человека.
– Которого ты не знала?
Она посмотрела на него с удивлением:
– Откуда мне его знать? Ты забываешь, что я и отца-то почти не знала.
Стефан подумал, что надо перейти к делу. Задать ей давно сформулированные вопросы.
– Ты знала, что твой отец был нацистом?
Ему показалось, что вопрос ее не удивил.
– Что ты имеешь в виду?
– А что, у слова «нацист» много значений? Я вычитал в дневнике, как молодой парень из Кальмара в 1942 году перешел границу Норвегии, чтобы записаться в немецкую армию. Потом он сражается за Гитлера до конца войны, до весны 1945 года. Тогда он возвращается в Швецию, женится, появляются дети, сначала твой брат, потом ты. Он меняет имя, разводится, снова женится, но убеждений не меняет – он такой же убежденный нацист, как и вначале. И думаю, не ошибусь, если скажу, что он остался нацистом до конца дней.
71 
