Однако, высказывая подобные мысли, Чехов всегда учитывал характер своего корреспондента, он знал, что говорит с людьми своего лагеря. Мы не встретим ничего подобного в его письмах к Суворину. Чехов не хотел давать ни малейшего повода этому беспринципному журналисту, восхвалявшему «доброту государя» и решимость правительства навести твердый порядок (одновременно в своем дневнике записывая слова презрения в адрес этого государя и этого правительства), — ни малейшего повода думать, что он присоединяется к суворинскому осуждению студенчества. Чехов последовательно опровергал точку зрения Суворина. Некоторые его письма к Суворину (например, письмо от 4 марта) звучат обвинительным актом. Суворин, умевший читать Чехова, разумеется, уловил эти новые ноты. Но маска издателя «Нового времени» — человека независимого как от правительства, так и от редакции «Нового времени», была уже сброшена. Суворин перестал требовать от литераторов, чтобы они проводили границу между ним и сотрудниками его сервильной газеты. Он поставил крест на своей репутации, подписав своим именем несколько фельетонов из постоянного раздела «Маленькие письма». Восхваляя правительственную твердость и упрекая студентов в неблагодарности, Суворин взял ту же крайнюю правую линию, что и самые реакционные из правительственных деятелей. Как и в деле Дрейфуса, «Новое время» освещало все события с чисто официозной точки зрения. Поэтому «студенческая история» явилась рубежом во всех отношениях Суворина с русской прогрессивной печатью. Литераторы стали требовать, чтобы Суворина судили судом чести. Пытаясь оправдаться, Суворин нервничал, изворачивался, лгал сам себе, засыпал Чехова письмами и телеграммами, ища его сочувствия и поддержки. В память прежних отношений Чехов не отказывал Суворину в чисто практических советах, но переписка тяготила его. И студенческая история положила этой переписке конец. Эпизодический обмен письмами еще будет продолжаться, но это ни в малой степени не будет напоминать прежнюю близость. Суворин же делал вид, что его с Чеховым развели деловые, денежные отношения.
Значительная, по сравнению с предыдущими годами, определенность политической позиции вызвала интерес к Чехову со стороны изданий, тяготевших к марксизму: «Жизнь», «Начало». Сотрудники этих изданий, и прежде всего, конечно, А. М. Горький, а также В. А. Поссе, М. И. Водовозова, П. Б. Струве, настойчиво приглашали Чехова к себе. Издание «Начала» скоро оборвалось, в «Жизнь» Чехов дал «В овраге». Более близкого сотрудничества добивалась и «Русская мысль», Чехову предлагали стать постоянным редактором беллетристического отдела.
Как и все предыдущие годы, в жизни Чехова большое место занимала общественная деятельность. Прощаясь с Мелиховым, он построил там еще одну школу. Много времени уделил он сбору средств для оказания помощи голодающим Самарской губернии. Понимая, как много значит одно его имя, Чехов принимал взносы сам, никому не поручая. Взносы часто бывали очень мелкими (иногда гимназист или гимназистка приносили по нескольку копеек), поэтому нетрудно вообразить, сколько раз — чтобы собрать сотни и тысячи рублей — приходилось Чехову благодарить, выписывать квитанции и составлять списки жертвователей (см. примечания к письму 2687 * и т. 16 Сочинений).
Переезд в Ялту открыл Чехову новые стороны людской беды: в Ялту стекались тогда тяжелые туберкулезные больные, среди них, естественно, было больше всего бедноты. Мемуарист пишет: «Мне <…> слишком часто приходилось отыскивать заботливо спрятанные следы огромных расходов Чехова на помощь нуждающимся. Там — бедняку-студенту два, три месяца Чехов выдает „стипендию“. Там целая семья живет.
— Антон Павлович каких-то добрых людей нашел… Через него помогают… Аккуратно присылают.
И я имею все основания предполагать, что все эти „добрые люди“ воплощались единственно в лице самого сурово-молчаливого Чехова» (М. Первухин. Чехов и Ялта. — «Русское слово», 1904, № 189, 9 июля).
Кстати, бесспорно здесь лежит объяснение одного постоянного мотива в чеховских письмах: ему всегда остро не хватает денег, хотя, казалось бы, доходы его, не говоря о деньгах, полученных от А. Ф. Маркса, не так уж незначительны в эти годы — литературные и театральные гонорары платятся ему по наиболее высоким ставкам.
Новые обязанности Чехова — ялтинского жителя (попечительство в женской гимназии, участие в праздновании пушкинского юбилея и другие общественные дела) не вытеснили старых, по-прежнему он уделяет внимание нуждам Таганрога, его культуре. Этому посвящена его переписка с П. Ф. Иордановым.