.
Очередная сказка о Золушке 
33 
Сегодня, через 51 год, открываю «Записную книжку» Блока и под 9 июля 1914 года читаю: «Мы с мамой ездили осматривать санаторию за Подсолнечной. – Меня бес дразнит. – Анна Ахматова в почтовом поезде».
После этой чудесной встречи в ахматовской «Блокиане» появились патетические стихи, которые Ахматова также никогда не отдавала в печать:
* * *
- И в Киевском храме Премудрости Бога,
- Припав к солее, я тебе поклялась,
- Что будет моею твоя дорога,
- Где бы она ни вилась.
- То слышали ангелы золотые
- И в белом гробу Ярослав.
- Как голуби, вьются слова простые
- И ныне у солнечных глав.
- И если слабею, мне снится икона
- И девять ступенек на ней.
- И в голосе строгом софийского звона
- Мне слышится голос тревоги твоей.
Петербург. Царскосельский вокзал. 1910 г.
А потом была еще одна странная встреча, уже во время войны:
Мы втроем (Блок, Гумилев и я) обедаем (5 августа 1914 г.) на Царскосельском вокзале в первые дни войны (Гумилев уже в солдатской форме). Блок в это время ходит по семьям мобилизованных для оказания им помощи. Когда мы остались вдвоем, Коля сказал: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это то же самое, что жарить соловьев».
В последующие годы Ахматова и Блок практически не пересекались, а если и сталкивались, то случайно. Там и тогда, где все и всегда встречались. Про одну случайную встречу вспоминала Анна Андреевна:
…И снова я уже после Революции (21 января 1919 г.) встречаю в театральной столовой исхудалого Блока с сумасшедшими глазами, и он говорит мне: «Здесь все встречаются, как на том свете».
Вторую зафиксировал Корней Иванович Чуковский в «Дневнике» в 1920 году; запись от 30 марта:
«Мы встретили ее и Шилейку, когда шли с Блоком и Замятиным из „Всемирной“. Первый раз вижу их обоих вместе… Замечательно – у Блока лицо непроницаемое – и только движется, все время зыблется, „реагирует“ что-то неуловимое вокруг рта. Не рот, а кожа возле носа и рта. И у Ахматовой то же. Встретившись, они ни глазами, ни улыбками ничего не выразили, но там было высказано много».
А. Блок и К. Чуковский на вечере в Большом драматическом театре. Фотография М. Наппельбаума. 25 апреля 1921 г.
И Гумилев, и многие литераторы из окружения Ахматовой осуждали Блока за поэму «Двенадцать». Ахматова молчала, но и не важала осуждавшим: музыка, которую слышал Блок в революционном вихре, представлялась ей какофонией. К тому же почти все послереволюционные годы он активно занимался тем, что позднее назовут общественной деятельностью, а она забилась в угол, ушла в себя.
Однако на знаменитом последнем в Петербурге вечере Блока она была. Вечер вел Корней Чуковский.
Известие о смерти Блока застало Анну Андреевну врасплох:
…Мы пошли к Ремизовым передать рукописные книги Скалдина (Ольга и я). Не достучались. Через несколько часов там уже была засада – они накануне бежали за границу. На обратном пути во дворце Фонт<анки>, 18 встретили Тамару Персиц. Она плакала – умер Блок…
В гробу лежал человек, которого я никогда не видела. Мне сказали, что это Блок. Над ним стоял солдат – старик седой, лысый, с безумными глазами. Я спросила: «Кто это?» – «Андрей Белый». Панихида. Ершовы (соседи) рассказывали, что он от боли кричал так, что прохожие останавливались под окнами.
Хоронил его весь город, весь тогдашний Петербург или вернее то, что от него осталось. Справлявшие на кладбище престольный праздник туземцы непрерывно спрашивали нас: «Кого хороните?»
В церкви на заупокойной обедне было теснее, чем бывает у Пасхальной заутрени. И непрерывно все [было] происходило, как в стихах Блока. Это тогда все заметили и потом часто вспоминали…
Смерть Блока не только ошеломила Ахматову, она словно бы стерла с лица поэта случайные черты.
* * *
- Не чудо ли, что знали мы его,
- Был скуп на похвалы, но чужд хулы и гнева,
- И Пресвятая охраняла Дева
- Прекрасного Поэта своего.
33 
