133 
«Я поступил правильно. Она просила покоя. Она была неизлечимо больна».
«Да, – говорила его совесть, – но она мешала тебе. Ты убил ее... убил ее, чтобы освободиться». Он почувствовал, что дух Беллы издевается над ним.
Если бы одна из этих женщин пришла и сказала ему, что у него родился здоровый сын и что Аманда чувствует себя хорошо, его суеверные страхи пропали бы навсегда. Он бы понял, что больше его не ждет никакое наказание. Но ничего не знать... Вот так ждать... Как можно вынести такое?
Но вот... шаги раздались на лестнице. Кто-то шел. Он бросился к двери. По лестнице поднималась нянька.
– А, вот вы где... Жаждете услышать новость, смею думать. – Ее розовое лицо сияло от гордости. – Прелестная здоровая малютка, – удовлетворенно сказала она, как будто девочка своим существованием была обязана ее умению.
Он ни на что не обращал внимания, он готов был ее обнять.
– А... как жена?
– Она чувствует себя вполне хорошо. Вы можете зайти к ней... – Тут она излишне повелительно подняла палец, что в другое время рассердило бы его. – Только ненадолго... имейте в виду, всего на несколько минут.
– Хорошо, – со смехом ответил он. – Хорошо, нянюшка. Он послушно пошел за ней вниз по лестнице – это шел не врач, а обеспокоенный муж и отец.
* * *
Девочку назвали Керенса.
– Я хочу назвать ее Керенса, – сказала Аманда Хескету. – В Корнуолле бытует выражение Cres ha Kerensa, что значит – мир и любовь.
С первых дней своей жизни она была очень резвой: пеленанию она сопротивлялась более неукротимо, чем другие младенцы; когда бывала счастлива, то улыбалась весело, как никто. Она рано определилась в своих симпатиях и антипатиях, подчас трудно объяснимых, если не иметь в виду ее отношение к матери, которую она обожала. К отцу она испытывала неприязнь, и если случалось, что он когда-нибудь протягивал к ней руки, то предупреждением не трогать ее бывал неприязненный взгляд или даже недовольные крики. Лилит она тоже не любила. После матери больше других ей нравились Фрит и Лей, хотя и Пэдноллер частенько удостаивался ее улыбок.
Волосы у Керенсы были темные, как у отца, а глаза – синие, как у матери; с годами цвет глаз не менялся, а волосы темнели еще больше.
Аманда была счастлива, но – хотя она не хотела признаваться в этом даже самой себе – не до конца. Причиной тому был Хескет, который не мог войти в детскую и не вспомнить, что это была за комната прежде. Как она жалела теперь, что не настояла на том, чтобы они расстались с этим домом! Она знала, что он часто думал о Белле и не мог забыть того, что хотел жениться на Аманде, когда та еще была жива. Понимала Аманда и то, что угрызения совести не позволяли ему чувствовать себя счастливым, а разве могла она при этом в полную меру быть счастлива в их семейной жизни?
Вскоре после того, как Керенсе исполнился год, она тяжело заболела корью, и одну ночь они даже опасались за ее жизнь. В то время она поняла, что Хескета преследует суеверный страх; он боялся за свою новую семью просто из-за того, что так страстно хотел ее иметь, когда у него на это не было права.
Поведение маленькой дочери тоже не уменьшало напряженность; она никогда не шла к нему охотно, поэтому он был с ней неловок, не мог держаться с ней так же непринужденно, как с Леем.
Но после того как дети выздоровели – а Лей тоже болел корью, и от него-то и заразилась Керенса, – Аманда забыла свое беспокойство и почти не вспоминала о нем.
Комната для игр у детей была общая. Лею теперь выделили свою небольшую спальню на одном этаже с детской, так как он уже вышел из того возраста, чтобы иметь общую с матерью спальню. Керенса спала в бывшей комнате Хескета, соединявшейся с игровой комнатой дверью.
Аманда и Лилит, глубоко удовлетворенные положением дел, сидели в детской и шили, а дети играли на ковре.
Присутствие Лилит успокаивало Аманду, избавляло ее от страхов, возникавших у молодой матери, давало возможность делиться радостями материнства. Лилит, как обычно, скрытничала, но Аманда знала, что она и Фрит снова стали любовниками, что Лилит бывала у него в доме и что изредка они вместе гуляли. Аманда в это дело не вникала; а Лилит, бывавшая с Фритом, совсем не походила на молодую мать, сидевшую с шитьем и обсуждавшую хозяйственные дела, заботливо поглядывая на детей.
Лилит была по-настоящему довольна. Она считала, что ловко устроила все в своей жизни. Иногда, правда, вспомнив Сэма, она вздрагивала и презирала себя за то, как она с ним обошлась. Несколько раз она прогуливалась в опасной близости к ресторанчику, но никогда не подходила так близко, чтобы увидеть его. Она не решалась. У Сэма были права на Лея, и если бы он узнал, где они живут, то мог бы вызвать ее в суд, а суды всегда принимал сторону мужчин, а не женщин, уходивших от мужей.
133 
