131 
Мы бросали жеребий и дрожали от сладкого, томительного ожидания.
Нас всех восемьдесят. Из восьмидесяти двоим могло выпасть на долю счастье. Дело в том, что «каюта для новобрачных», которая имелась на «Принце Гамлете», в описываемую ночь имела пассажиров, а в стенах этой каюты были только два отверстия, находившихся в нашем распоряжении. Одно отверстие выпилил я собственноручно тонкой, как шёлк, пилкой, пробуравив предварительно стену матросским штопором, другую же вырезал ножом один мой товарищ, убитый впоследствии молнией. Я выпиливал ровно десять дней, товарищ — пятнадцать.
— Одно отверстие досталось тебе!
— Кому?
Сотня толстых, мозолистых пальцев указала на меня.
— Другое ему?
— Твоему отцу!
Мой отец, старый горбатый матрос, с лицом, вымоченным в спирту, подошел ко мне и хлопнул меня по плечу.
— Сегодня, мальчишка, мы с тобой счастливы, — сказал он, кривя улыбкой свой мускулистый беззубый рот. — Знаешь что, сын? Мне сдается, что когда мы бросали жеребий, за нас на том свете молилась твоя мать, а моя жена! Ха-ха!
— Мою мать ты можешь оставить в покое! — сказал я.
По телу отца пробежала судорога. Он нетерпеливо топнул ногой и спросил, который час. Было только одиннадцать часов. До вожделенного часа оставалась целая вечность.
Чтобы укоротить время, мы сели пить. Водку мы пьем, как воду, и — странное дело, природа смеется над нами. От водки наши мускулы делаются тверже и крепче, а несдерживаемые страсти не ослабляют нас. Напротив, они делают нас тиграми.
Полил дождь. Я закурил трубку и стал глядеть на море. Было темно, но, надо полагать, и в глазах моих кипела кровь. На черном фоне ночи я различал туманные образы того, что послужило предметом нашего жеребия.
— Я люблю тебя! — задыхался я, протягивая к тьме руки.
Слово «люблю» я знал из книг, валявшихся в буфете на верхней полке.
В двенадцать я прошелся мимо дверей общей каюты и заглянул в нее. Новобрачный, молодой пастор с красивой белокурой головой, сидел за столом и держал в руках Евангелие. Он объяснял что-то высокой, худой англичанке. Новобрачная, молодая, стройная, как мачта, сидела рядом с мужем и не отрывала своих голубых глаз от его белокурой головы. Не мне, матросу, описывать ее лицо. Оно казалось мне неземным. По каюте из угла в угол ходил банкир, высокий, полный старик-англичанин с рыжим антипатичным лицом. Это был муж леди, с которой беседовал о чем-то евангельском новобрачный.
«Пасторы имеют глупую привычку беседовать по целым часам! — подумал я, в отчаянии хватая себя за волосы. — Он не кончит до утра!»
В час подошел ко мне отец и, дернув меня за мокрый рукав, проворчал:
— Пора! Они вышли из общей каюты.
Молнией слетел я вниз по крутой лестнице и направился к знакомой стене. Между этой стеной и стеной корабля был промежуток, полный сажи, воды и крыс. Скоро я услышал тяжелые шаги старика-отца. Старик спотыкался о ящики с керосином и сыпал проклятия.
Я нащупал свое отверстие и вынул из него четырехугольный кусок дерева, выпиленный мною с искусством, которому мог бы позавидовать любой резчик на дереве. Вынув кусок, я увидел тонкую, прозрачную кисею, сквозь которую, как из неволи, пробивался мягкий, розовый свет. Рядом со светом к моему горячему лицу <проник> одуряющий запах аристократической спальной. Чтобы увидеть спальную, нужно было раздвинуть кисею двумя пальцами, что я и поспешил сделать.
Я увидел массу бархата, пуха и кружев. Всё это было залито наркотическим, розовым светом, исходившим от дорогой бронзовой лампы. В полутора саженях от моего лица стояла кровать.
— Пусти меня к твоему отверстию, — сказал мне отец, нетерпеливо толкая меня в бок. — В твое лучше видно!
— Убирайся к чёрту!
— У тебя, мальчишка, глаза сильнее моих, и для тебя решительно всё равно, глядеть ли издали или вблизи! — проговорил отец, отпихивая меня и царапая стену.
Я поднял руку и ударил отца кулаком по темени. Он пошатнулся и пошел к своему отверстию.
Отец уважал мой кулак.
Новобрачная сидела на краю кровати, свесив свои маленькие ноги на тигровую шкуру. Она глядела в землю и дрожащими пальчиками теребила кружева. Перед ней стоял ее муж, молодой пастор. Он говорил ей что-то, а что именно, не знаю. Вой ветра и шум «Принца Гамлета» мешал мне слышать его слова. Он говорил горячо, жестикулируя руками, сверкая глазами. Она слушала и отрицательно качала головой…
131 
