В сумерках снаружи загремели барабаны, и вся компания выбралась из самолета, оставив Ната привязанным к креслу. Он ясно слышал доносящиеся из-под фюзеляжа разговоры и чавканье; понемногу пикник превратился в пирушку, а вскоре после полуночи послышался шум драки. Прислушиваясь к визгу, рычанию и сочным ударам, Нат решил, что эти обитатели далекого будущего ничем не отличаются от неандертальцев. Разве что людей они не едят, подумал он, хотя кое-какие сомнения на этот счет у него имелись. Но сделать он ничего не мог — ему оставалось только гадать, сколько еще времени его продержат в этом кресле, прежде чем его участь будет окончательно решена.
И потянулись одинаковые, наполненные изнуряющей жарой и не менее тягостной неизвестностью дни. Каждое утро кто-нибудь подходил к Нату, чтоб сосчитать пульс, проверить рефлекс зрачка, пощупать набухшие лимфатические узлы в паху и под мышками. Неумолкающее гудение системы кондиционирования воздуха впивалось в мозг как сверло, сводя с ума. Нат чувствовал, как его охватывает отчаяние. Нужно срочно что-то предпринять, подумал он, иначе он действительно спятит.
На четвертый день Нат в довольно решительных выражениях потребовал, чтобы его отвязали и разрешили принять душ. Как ни странно, его решительный тон возымел действие: Ната отвязали и отвели в туалет первого класса. Некогда роскошное помещение с зеркалами, хромированными кранами и стеклянными шкафчиками, битком набитыми лосьонами, кондиционерами и флаконами жидкого мыла, теперь больше всего напоминало вонючую выгребную яму. Запах здесь стоял такой, что у Ната заслезились глаза. Дверца душевой кабины была перекошена и едва держалась в пазах, но труба и кран уцелели. Воды в душе не было, и один из провожатых велел Нату подождать, пока он накачает воды в бак. Примерно полчаса спустя Нат решил, что ждал достаточно, и с трудом повернул заржавленный кран. Из разбрызгивателя потекла вонючая, ржавая вода, но она по крайней мере была мокрой, и Нат попытался намылиться крошечным обмылком, подобранным тут же на полу.
Он уже смывал серые мыльные хлопья, когда дверца кабинки с визгом отъехала, и Нат увидел Перл. За последние несколько дней они едва ли обменялись несколькими словами. Сейчас Нат тоже промолчал в надежде, что Перл скоро наскучит его разглядывать. Он все ждал, когда она уйдет, но Перл не уходила. Напротив, на ее туповатом, сером от въевшейся в поры пыли и до срока увядшем лице появилось заинтересованное выражение.
— Что это у тебя? — спросила она, глядя на что-то чуть ниже его поясницы.
— Где?
Она бесцеремонно шагнула в кабинку, ткнула пальцем в его левую ягодицу, и Нат едва сдержался, чтобы не вышвырнуть ее вон.
— Вот здесь… Змея, которая как будто вылезает из задницы.
Нат изогнулся, чтобы заглянуть себе через плечо, и сморщился от острой боли в шее:
— Какая змея?
— Нарисованная.
— Ах да, я и забыл!.. Это… татуировка, — сымровизировал Нат. — Я не видел ее с… в общем, довольно долгое время. Там где-то был осколок зеркала, подержи, я хочу посмотреть.
Перл немного подумала.
— Ты странный, — заключила она, потом привела большой осколок зеркала и повернула так, что Нат мог увидеть себя со спины. В мутном стекле он разглядел зеленую змеиную головку и кривые белые зубы, как бы впивавшиеся в ягодицу. Странно, почему никто в «Икоре» не упоминал об этом рисунке? Ведь сиделки, которые ежедневно купали его, делали массаж, приносили судно, наверняка знали о татуировке.
— Эта штука выглядит довольно… сексуально, — заметила Перл.
Не ответив, Нат слегка раздвинул ягодицы и увидел тело змеи, которая и в самом деле словно выползала из анального отверстия. Что за человек был его донор, коли сделал себе такую татуировку?.. И какую боль он должен был при этом испытать! Ната охватило легкое волнение. То, что он сейчас узнал, нанесло первый серьезный удар по иллюзиям, которые он питал относительно своего тела. Серьезный, ответственный, семейный… Как же, держи карман! Скорее, какой-нибудь маргинал — панк-наркоман, член банды или сектант. Только очень веские причины или сильное алкогольное либо наркотическое опьянение могло подвигнуть человека на подобную экстравагантную выходку, связанную к тому же с сильной и продолжительной болью.
— Не хочешь перепихнуться? — спросила Перл, прислоняясь к стене кабинки.
— Нет.
— Почему?