— Что ж, это не исключено. И все же я хочу проверить ваши данные по компьютеру. Где вы жили в Калифорнии? — Во всем облике седого сквозили этакие холодность и величавость, словно он привык к беспрекословному повиновению.
— Венис. Гран-канал, номер 2521.
Свой прежний адрес Нат назвал совершенно машинально. Ему не следовало говорить ничего подобного, однако его ум, по-видимому, еще не обрел прежней гибкости, и он не успел ничего придумать. И удивляться этому не приходилось — всего пару недель назад Нат не вспомнил бы и этого.
Седой нетерпеливо поморщился и забарабанил по столу кончиками пальцев:
— В ваших интересах говорить правду и только правду, мистер Шихэйн. Венис со всеми его каналами был уничтожен в 2012 году. Я тогда уже родился и хорошо помню эту ужасную катастрофу…
Несколько мгновений все молчали. Потом седой снова пошевелился:
— Попробуй ввести это имя и номер, — велел он кому-то, скрытому за перегородкой в глубине салона. — И адрес. Посмотрим, что из этого выйдет.
Нат услышал короткий писк включенного компьютера, потом кто-то застучал пальцами по клавиатуре. Девочка, до этого седевшая совершенно неподвижно, вдруг наклонилась вперед и схватила Ната за руку с ловкостью, которой трудно было ожидать от незрячего человека. Ее маленькие сухонькие пальчики быстро заскользили по линиям на его ладони.
— Что-нибудь видишь, Колетт? — спросил седой.
Девочка слегка нахмурилась, потом покачала головой.
— Колетт у нас медиум. Если она постарается, то увидит все, что угодно. От нее ничто не скроется.
— Ты ее не убивал, — прошептала Колетт. — Ты этого не делал!
— Вам это что-нибудь говорит? — спросил седой у Ната.
— Нет, — честно ответил он.
Руки девочки скользнули по его груди и поднялись к лицу.
— Закройте глаза, — велел седой.
Нат подчинился. Сухие, словно крабьи клешни, пальцы коснулись его кожи, и он не сдержал дрожи.
— Мэри, — сказала девочка отчетливо.
Нат почувствовал, как у него на голове шевелятся волосы.
— Что — Мэри? — прохрипел он каким-то не своим голосом.
— Она говорит, что сожалеет…
— О чем?
— Мне очень жаль, Нат…
— Еще! Что еще она говорит?!
Колетт убрала руки и пожала плечиками, словно ей вдруг стало невероятно скучно. Ее мутно-белые, как кварц, глаза снова начали блуждать по комнате.
— Вам придется рассказать нам все без утайки, — сказал седой назидательным тоном. — Иначе вам будет нелегко выжить в этом мире. Кто вы такой и как оказались за рулем чужой машины?
— Но я же рассказываю! И вам, и всем!.. Я лечился в специальной лаборатории «Икор корпорейшн». Федеральное агентство бактериологической безопасности силой вломилось в здание и поместило меня в свой карантин, чтобы убедиться, что я не инфицирован. Если вы доставите меня обратно в «Икор», я позабочусь, чтобы вы получили достаточно лекарств для ваших больных и…
Седой расхохотался.
— Вы… вы действительно считаете, что «Икор» — это государство в государстве — согласится помогать нам?
— У вашей девочки и вправду есть способности, — сказал Нат, кивком указывая на скрючившуюся в кресле Колетт. — Я бы сказал — у нее особый дар. Мэри… Так звали мою жену. Но она умерла. Давно.
Седой наклонился вперед и, уткнувшись Нату в подбородок желтым кривым ногтем, заставил поднять голову.
— Разумеется, у Колетт есть дар! — прошипел он, обдав Ната брызгами слюны и дурным запахом. — За кого ты нас принимаешь? За каких-нибудь фокусников? Шарлатанов?!
— Вовсе нет. Просто мне любопытно, как вы оказались в месте, подобном этому…
— Что ты имеешь в виду? Это? — Он широким жестом обвел внутренность салона. — Это же просто дворец!
— Ваш дом — возможно, но я имею в виду остальную долину. Жизнь здесь довольно-таки трудна. Особенно для Колетт.
— У некоторых из нас нет выбора.
— Почему?
— Власти предпочитают избавляться от тех, кто с ними не согласен. Нас просто выдавливают в резервации, в нежилые районы. В конце концов это дешевле, чем содержать нас в тюрьмах.
— Хорошо, поставим вопрос иначе. Почему вы оказались здесь?
— Я — юрист, — сказал седой. Он явно гордился собой. — И я — один из немногих, кто сохранил уважение к конституции. В Вашингтоне делают вид, будто ее не существует. Для многих это просто досадная помеха, свод устаревших законов, который давно пора выбросить на помойку. И они пытаются повернуть эти законы так, как им выгоднее. Те из нас, кто питает уважение к словам, кто чтит и дух, и букву закона, не могли мириться с подобным положением. Мы стали объединяться в группы, и я оказался во главе одной из них. Надо сказать, что мы досаждали властям предержащим куда больше остальных, и вот… — Он посмотрел на Колетт и положил ей на голову скрюченную руку. — И вот мы оказались здесь.