Особенно,... 
23 
Мазарини задумался.
— Для изменника, монсеньор, ваше предложение было бы как нельзя более на руку; все можно было бы объяснить случайным нападением.
Мазарини вздрогнул; но он рассудил, что человек, собирающийся предать, не станет предупреждать об этом.
— Потому-то, — живо ответил он, — я и доверяюсь не первому встречному, а избрал себе в проводники именно вас.
— Так вы не едете вместе с королевой?
— Нет, — сказал Мазарини.
— Значит, позже.
— Нет, — снова ответил Мазарини.
— А! — сказал д’Артаньян, начиная понимать.
— Да, у меня свои планы: уезжая вместе с королевой, я только увеличиваю опасность ее положения; если я уеду после королевы, ее отъезд угрожает мне большими опасностями. К тому же, когда королевская семья очутится вне опасности, обо мне могут позабыть: великие мира сего неблагодарны.
— Это правда, — сказал д’Артаньян, невольно бросая взгляд на алмаз королевы, блестевший на руке Мазарини.
Мазарини заметил этот взгляд и тихонько повернул свой перстень алмазом вниз.
— И я хочу, — прибавил Мазарини с тонкой улыбкой, — помешать им быть неблагодарными в отношении меня.
— Закон христианского милосердия, — сказал д’Артаньян, — предписывает нам не вводить ближнего в соблазн.
— Вот именно потому я и хочу уехать раньше их, — добавил Мазарини.
Д’Артаньян улыбнулся: он слишком хорошо знал итальянское лукавство.
Мазарини заметил его улыбку и воспользовался моментом:
— Итак, вы начнете с того, что поможете мне выбраться из Парижа, не так ли, дорогой д’Артаньян?
— Трудная задача, монсеньор! — сказал д’Артаньян, принимая свой прежний серьезный вид.
— Но, — сказал Мазарини, внимательно следя за каждым движением лица д’Артаньяна, — вы не делали таких оговорок, когда дело шло о короле и королеве.
— Король и королева — мои повелители, монсеньор, — ответил мушкетер. — Моя жизнь принадлежит им. Если они ее требуют, мне нечего возразить.
«Это правда, — пробормотал Мазарини. — Твоя жизнь мне не принадлежит, и мне следует купить ее у тебя, не так ли?»
И с глубоким вздохом он начал поворачивать перстень алмазом наружу.
Д’Артаньян улыбнулся.
Эти два человека сходились в одном — в лукавстве. Если бы они так же сходились в мужестве, один под руководством другого совершил бы великие дела.
— Вы, конечно, понимаете, — сказал Мазарини, — что если я требую от вас этой услуги, то собираюсь и отблагодарить за нее.
— Только собираетесь, ваше преосвященство? — спросил д’Артаньян.
— Смотрите, любезный д’Артаньян, — сказал Мазарини, снимая перстень с пальца, — вот алмаз, который был когда-то вашим. Справедливость требует, чтобы я его вам вернул: возьмите его, умоляю.
Д’Артаньян не заставил Мазарини повторять; он взял перстень, посмотрел, прежний ли в нем камень, и, убедившись в чистоте его воды, надел его себе на палец с несказанным удовольствием.
— Я очень дорожил им, — сказал Мазарини, провожая камень взглядом, — но все равно, я отдаю его вам с большой радостью.
— А я, монсеньор, принимаю его с не меньшей радостью. Теперь поговорим о ваших делах. Вы хотите уехать раньше всех?
— Да, хотел бы.
— В котором часу?
— В десять.
— А королева, когда она поедет?
— В полночь.
— Тогда это возможно: сначала я вывезу вас, а затем, когда вы будете вне города, вернусь за королевой.
— Превосходно. Но как же мне выбраться из Парижа?
— Предоставьте это мне.
— Даю вам полную власть, возьмите конвой, какой найдете нужным.
Д’Артаньян покачал головой.
— Мне кажется, это самое надежное средство, — сказал Мазарини.
— Для вас, монсеньор, но не для королевы.
Мазарини прикусил губы.
— Тогда как же мы поступим? — спросил он.
— Предоставьте это мне, монсеньор.
— Гм! — сказал Мазарини.
— Предоставьте мне все решать и устраивать…
— Однако же…
— Или ищите себе другого, — прибавил д’Артаньян, поворачиваясь к нему спиной.
«Эге, — сказал Мазарини про себя, — он, кажется, собирается улизнуть с перстнем».
И он позвал его назад.
— Д’Артаньян, дорогой мой д’Артаньян! — сказал он ласковым голосом.
— Что прикажете, монсеньор?
— Вы отвечаете мне за успех?
— Я не отвечаю ни за что; я сделаю все, что смогу.
23 
