Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
77 
— Да. По-моему. Ты не вправе судить о жизни и смерти.
Фредрик кивнул. Он ожидал такого ответа.
— Но ты знаешь, что мой поступок спас жизнь другим детям? Не убей я Лунда, сейчас они бы были мертвы. Ты знаешь. И по-твоему, так было бы лучше?
Ребекка снова долго молчала. Этого мужчину она знала еще ребенком. А неделю назад похоронила его дочь. Ее слова значили очень много, и ответственность велика.
— Это сложный вопрос, Фредрик. Не знаю…
Она осеклась.
Неожиданно дыхание Фредрика участилось. Она положила руку ему на грудь.
Дрожа всем телом, он лег на койку.
— Прости. Я ничего не могу поделать. Все так бессмысленно.
Похороны. Кладбище. Холодный пол. Гулкие звуки органа. Гроб, маленький, короткий, узкий. В цветах. И Ребекка. Она стояла рядом, что-то говорила. Мари лежала в гробу. Он не видел ее, деревянную крышку закрыли, но девочку сделали красивой, причесали, надели платье.
Несколько глубоких вздохов, он собрался с духом:
— Мари больше нет. Она уже не чувствует. Не видит. Не слышит. Ушла, навсегда. Ее нет, вообще нет. Понимаешь? Понимаешь, о чем я говорю?
— Ты знаешь, я с тобой не согласна. Но я понимаю твою позицию.
Окошко в запертой двери опять открылось. Внимательные глаза.
— Что-то громковато. Все в порядке?
Ребекка взмахнула рукой.
— Все хорошо.
— Ну что ж. Позовите, если что.
Фредрик по-прежнему лежал на койке. Тяжело дышал, но дрожь прекратилась.
— Когда я понял, что Бернт Лунд будет убивать снова и снова, я принял решение: надо его застрелить. Убить убийцу. Опередить его. — Он подбирал слова. — Вы думаете, это месть. А месть тут совершенно ни при чем. Я умер вместе с Мари. Но когда решил расправиться с ним, снова ожил.
Он встал. Ударил по столу. Сперва рукой, потом наклонился и стал биться головой. Раскровенил лоб.
— Я убил его. Ради чего теперь жить?
Дверь открылась. Тюремщик быстро шагнул в камеру, следом его коллега, в такой же одежде, с таким же выражением лица. Оба прошли мимо Ребекки к Фредрику, подхватили его под руки и оттащили от стола. Прижали к койке и крепко держали, пока он не перестал дергать головой.
•
В тот день, когда начался процесс, шел дождь. На редкость знойное лето — и всего-навсего второй день с осадками, тихий дождь, из тех, что поджидают еще на рассвете и терпеливо моросят до вечера, до темноты.
Длинная очередь выстроилась у входа ни свет ни заря. Самый громкий судебный процесс в Швеции за последние несколько лет состоится в здании стокгольмского суда, в тамошнем старинном зале безопасности. Журналисты и публика задолго до девяти толпились в каменном фойе у лестницы, количество сидячих мест ограничили четырьмя пронумерованными рядами, которые в основном зарезервировали за несколькими крупными информационными агентствами, поэтому, когда двери распахнутся, нужно стоять как можно ближе.
Охрана на каждом шагу — полицейские в форме и в штатском, персонал охранной фирмы. Властям повсюду мерещилась безликая угроза; за недели, минувшие после побега и убийства Лунда, разочарование и агрессивность привели к всплеску коллективного возмущения среди тех, кто обычно разве только читал да комментировал на расстоянии, — возмущения, соединенного с всеобщей ненавистью к педофилам, оно как бы выжидало, запоминало, готовилось.
Микаэла стояла впереди. Заняла очередь в самом начале восьмого, дождь тогда лил сильнее, было чуть ли не холодно. Фредрика она не видела без малого две недели, с похорон Мари.
Он исчез. Как она теперь знала, выслеживал Лунда. А потом попал в крунубергское СИЗО.
Ее терзал страх.
Первый раз в жизни она войдет в зал суда, и мужчина, которого она любит, будет сидеть всего в нескольких метрах от нее, обвиняемый в убийстве и допрашиваемый обвинителем, который потребует пожизненного тюремного заключения.
У нее была семья.
Фредрик, рядом с которым она спала каждую ночь, которого привыкла считать опорой. Мари, которая была ей как родная дочка, которую она кормила, одевала, воспитывала. Такой семьи она никогда раньше не имела.
Несколько недель — и все кончилось.
Она постаралась улыбнуться охраннику, проверявшему содержимое ее сумки, но ответной улыбки не дождалась. Потом она трижды прошла под электронной аркой металлоискателя, пока он не перестал пищать, в кармане жакета у нее лежал ключ, от велосипеда Мари. Ей досталось хорошее место, в третьем ряду, сразу за ТТ [6] и двумя телеканалами. Кое-кого из репортеров Микаэла узнала, обычно они вели репортажи с мест тех или иных событий, а сейчас сидели здесь и делали заметки — маленькие блокноты, короткие фразы; она попробовала разобрать, что они писали, но не сумела, разглядела только, что в самом верху они указали время и рядом с каждой новой записью тоже непременно помечали точное время. Чуть дальше сидели двое рисовальщиков. Карандаши так и летали по белым листам, очертания стен, пола, стульев, они набрасывали обстановку зала и скоро заполнят ее людьми.
77 
