Ярослав не разделял идей главного психолога «ЧеНепа». С какой стати Гриша должен был что-то там рассчитывать, заранее продумывать. Как сложится день – разве всегда предугадаешь? Просто Ксения опять проявила упертость – ну вылитый Гриша! Вообще Ярослав понял следующее:
Царева может в нормальных обстоятельствах вести себя и гибко, и податливо, но в нестандартной стрессовой ситуации упирается рогом. Гриша упрям всегда, независимо от характера ситуации. Просто иногда – ради выгоды – он старается свою реакцию отсрочить.
Григорий, как и следовало ожидать, тоже уперся: встречать не рационально! Тут Ксения совершила главную, по ее понятиям, ошибку. Она испугалась, что Григорий сейчас скажет: «Давай перенесем встречу!» – что будет для нее невыносимо унизительно. И произнесла страшные слова сама. После чего Матвеев сказал: «Разумеется!» – и пропал на целую неделю.
Ксения три дня считала себя пострадавшей и ждала, что он сделает шаг к примирению, как после предыдущей стычки. Напрасно. Она остро чувствовала его ледяное отвержение. Написала эсэмэс и не получила ответа.
Вся заключительная глава этого «дамского романа» и каждый ее эпизод в отдельности оставили у Ярослава ощущение искусственности. Как будто автор не знал, как завершить историю, и накрутил диких ошибок, совершенно невозможных в реальной жизни недоговоренностей и взаимного непонимания, беспочвенных обид и стечения самых неблагоприятных обстоятельств.
Еще у «романа» обнаружился эпилог. Ровно неделю спустя после размолвки Матвеев по делу заглянул в «ЧеНеп».
У него, оказывается, какие-то связи с «Черемушки-Нефтепроектом» – с удивлением отметил Ярослав. Вот это новость!!!
К Царевой он не зашел, однако они «случайно» встретились в коридоре. Матвеев знал, что Ксения работает на пятом этаже, но отправился с большим интересом осматривать новый учебный центр для сотрудников, расположенный в том же холле, где ее кабинет. В свою очередь, Царева ждала визита Григория, который давно поговаривал, что скоро должен оказаться в «ЧеНепе» по делам.
Они, конечно, вышли навстречу друг другу. Матвеев был в сопровождении Регины – президентской секретарши и коменданта здания. При появлении Ксении он издали широко улыбнулся. У той немного отлегло от сердца! Правда, оставались сомнения: может, улыбался-то Гриша и не ей, а секретарше, с которой в тот момент оживленно беседовал. Он подошел и, продолжая выдавать широкий «социальный» оскал, коротко поцеловал Ксению в губы. Та чувствовала холодок. Будто Григорий поприветствовал ее только для того, чтобы не нарваться на публичную истерику выбитой из колеи женщины: рыдания, уговоры, резкости, претензии. Короткий общий разговор, в котором Григорий почти не обращается к Ксении. Потом переводит на нее взгляд и улыбается. Ксения поэтично замечает, что его глаза – потемневшие и глубокие – сияют ей навстречу, «будто грозой омытые». Она смущенно улыбается в ответ. Вдруг улыбка сбегает с его лица, глаза становятся холоднее железа на морозе, он отводит взгляд и более не обращает его к Ксении. Он уже собирается уходить, когда та жестом и мимикой просит: «Останься! Надо поговорить наедине!»
Они отходят в сторону. В отдалении маячит Регина, с любопытством нацелившая нос на двоих секретничающих.
Ксения спросила растерянно:
– Как дела?
– Ксень, все непросто! – ответил Матвеев. – Бабка в выходные умерла, старая хозяйка дачи.
– Ты бы мне хоть эсэмэску кинул, – мягко, измученно пеняет женщина. – Я ж с ума схожу, не знаю, что думать!
Григорий проявляет все признаки нетерпения: ведь его ждут! Ксения, чтобы не давить, позволяет ему навязать темп беседы, торопливо просит:
– Позвони мне!
Григорий серьезно, становясь похожим на человека, дающего клятву под пыткой – как всегда с ним происходит в моменты принятия важных решений, обещает:
– Я позвоню! – и стремительно ретируется.
Ксении становится легче. Вернувшись вечером домой, она не в силах согнать с лица счастливую улыбку. Она припоминает, как элегантен он был сегодня в строгом деловом костюме.
Вечером звонка нет. Что ж, он устал, наверняка здорово выпил. Завтра!
Утром, в его обычное время, звонка нет. В обеденный перерыв Ксения получает эсэмэс: «Прости, что не звоню. Не знаю, что сказать». Она отвечает паническим: «Гриша! Я уже совсем ничего не понимаю! Что происходит?!» В ответ получает еще более меланхоличное: «Знал бы – сказал…» Она пишет: «Ты на работе? Один? Можно тебе позвонить?» Молчание. Вызывает его номер. Пустые гудки, потом текст, хлесткий, как удар бича: «Не могу и не хочу! Извини». Ксения, поразмыслив, снова ему пишет. Происходит обмен длинными посланиями.