Кивнув и улыбнувшись, Бейли зашагала к дому, Мэтт последовал за ней. Через двадцать минут он уже сидел за кухонным столом, перед миской с клубникой и кексом с сыром маскарпоне, а Бейли замешивала тесто для голландского пудинга — большого, с начинкой из ежевики и нарезанных тонкими ломтиками нектаринов, присыпанного сахарной пудрой.
— Ну вот, время расплаты наступило, — напомнила она, понимая, что ей следовало бы стыдиться недавних слез, но не чувствуя ни малейшего смущения. Наоборот, ей стало легче — впервые с тех пор, как погиб Джимми. Даже краски этой унылой комнаты казались ярче, чем накануне. А большая серебристая плита теперь сверкала, как звезды. — Выкладывай, — добавила она. — Расскажи мне свою историю.
Мэтт даже не пытался скрыть удовольствие, вызванное ее просьбой.
— Тебе когда-нибудь хотелось чего-нибудь запретного — чтобы ты знала, что пользы от твоего желания никакой, но все-таки не могла удержаться?
— Хотелось, — не раздумывая подтвердила Бейли. — Шоколада.
Мэтт улыбнулся.
— Нет, я имею в виду — большого, значительного…
— Тогда — корзину размером с ту, в которой плыл Моисей, до краев наполненную шоколадом «Годива»! С малиной и сливками. С карамелью. С шоколадными трюфелями. И это после четырех недель жесткой диеты, при которой надо потреблять не больше тысячи калорий в день, к тому времени, когда от слабости голова начинает кружиться всякий раз, когда пробуешь встать. И вдруг такое богатство — шоколад, божественный, бесподобный, изумительный шоколад! И так много — хоть ешь, хоть купайся в нем. Можно вгрызаться в него, въедаться, смотреть, как он тает, стекает по пальцам, и слизывать сладкие струйки. Ты про такое желание?
К тому времени как она договорила, глаза Мэтта были широко раскрыты, челюсть отвисла.
— Знаешь, меня, конечно, тянуло к Кассандре, но не настолько.
Бейли с улыбкой подала ему ложку заварного крема:
— Сними пробу.
Мэтт лизнул густой, как сливки, крем, и довольно зажмурился.
— Что это? — потрясенно спросил он.
— Там целый стручок ванили. От него вкус становится ярче. Ну все, хорошего понемножку. Теперь рассказывай про себя.
— Итак, на чем мы остановились? — Напоследок он не удержался и лизнул ложку еще раз. — Я как раз окончил школу дизайна и архитектуры. Кстати, в нашем выпуске я был лучшим.
— Впечатляет.
— Для того и было сказано. Но не спеши завидовать, — продолжил Мэтт, — может, если бы я не получал столько призов и предложений отличной работы, я не был бы таким самовлюбленным. А если бы предложений поступало поменьше, я бы не привередничал и согласился уехать в Сент-Луис или Миннеаполис. Работал бы в офисе, учился чему-нибудь новому… Но я отказался от этих предложений и ничему так и не научился — во всяком случае, в области архитектуры. Нет, мне хотелось поразить мир собственными проектами жилых домов! Мэтью Лонгейкр не создан для того, чтобы проектировать офисные коробки! В конце концов, я принял предложение одного безумно богатого человека — из старой потомственной аристократии, с земельными владениями на Лонг-Айленде. Мне поручили построить дом, больше похожий на шкатулку с драгоценностями, для его единственного ребенка — дочери Кассандры, которая следующей весной выходила замуж за Картера Хейверфорда Норкотта Третьего. Мне почему-то втемяшилось в голову, что если я построю роскошный особняк, на многолюдной свадьбе его увидит тьма народу и у меня не будет отбоя от заказчиков.
— Но вместо этого ты сбежал вместе с невестой.
Мэтт ответил не сразу.
— Парадокс в том, что на самом деле я ее не хотел. Можно сказать, я ее толком и не рассмотрел. Меня манила ее жизнь. Моя… — Он смутился. — Моя мать из такой же семьи. Когда она сбежала с моим отцом, родные отказались от нее. Но даже много лет спустя, когда мой отец бросил ее, а мама стала работать официанткой и вообще бралась за любое дело, лишь бы прокормить двух детей, она… — Мэтт отвернулся, но Бейли различила на его лице тень раздражения.
— Она была создана для другой жизни, — подсказала она.
— Да. В маме чувствовалась порода.
Бейли наблюдала, как он рассеянно вертит в руках ложку.
— И тебе тоже захотелось такой жизни.
— Да.
Бейли села напротив него с чашкой чаю и взяла один тост из стопки поджаренных ломтиков пшеничного хлеба из цельной муки. Хлеб был сухим, без масла.
— И когда же ты познакомился с этой дочерью богача, Кассандрой?