Паола протянула руку, взяла бутылку, налила и тоже отпила чуть-чуть. Это означало, что наступило перемирие.
— Кьяра, я не хотела ругать тебя за это.
— Не хотела, но отругала, — отозвалась дочка со своей обычной непосредственностью.
— Знаю. Прости. — Она сделала еще один глоток. — Ты же знаешь, я серьезно отношусь к таким вещам.
— Это ты все в своих книгах вычитала, да? — простодушно спросила Кьяра. Очевидно, она считала, что профессиональная деятельность матери в качестве преподавателя кафедры английской литературы пагубно сказалась на ее нравственном развитии.
Оба родителя попытались уловить в ее тоне нотки сарказма или пренебрежения, но в нем не было ничего, кроме любопытства.
— Думаю, ты права, — признала Паола. — Они знали, что такое честь, те, кто писал эти книги. Для них это был не пустой звук. — Она замолчала, обдумывая то, что сказала. — Причем не только писатели, все общество полагало, что есть вещи непререкаемо важные: честь, доброе имя, данное слово.
— Я тоже считаю, что это важно, мамочка, — сказала Кьяра и сразу показалась моложе своих лет.
— Я знаю, детка. И ты, и Раффи, и мы с папой тоже так считаем. Вот только мир, похоже, об этом забыл.
— И поэтому ты так любишь свои книги, мама?
Паола улыбнулась — Брунетти показалось, что она слезла-таки со свого конька, — и ответила:
— Да, милая, наверно, поэтому. И потом, благодаря этим самым книгам у меня есть работа.
Брунетти, прагматизм которого вот уже более двадцати лет сталкивался с самыми причудливыми формами идеализма жены, конечно, ей не поверил. Он-то знал: «эти самые книги» были для нее куда большим, чем просто работой.
— Кьяра, у тебя, наверное, еще много уроков? — спросил Брунетти, понимая, что вполне может выслушать ее рассказ о том, что еще она разузнала у подруги Франчески, чуть позже вечером или завтра утром. Поняв, что ее наконец отпускают восвояси, дочка сказала, что уроков и правда много, и ушла в свою комнату. А родители пусть себе обсуждают вопросы чести, раз уж им так хочется.
— Паола, я не думал, что она воспримет мое предложение настолько серьезно, что примется расспрашивать об этом своих знакомых, — начал объяснять Брунетти, пытаясь одновременно извиниться за то, что случилось.
— Я не возражаю, чтобы она добывала информацию. Мне только не нравится, как она это делает, — сказала Паола и отпила еще немного граппы. — Как ты думаешь, она поняла то, что я пыталась ей втолковать?
— Думаю, она понимает все, что мы ей говорим, — ответил Брунетти. — Не уверен, что соглашается, но понимает наверняка. А какие еще примеры ты хотела привести — я имею в виду примеры того, что является преступлением, но не грехом? — спросил он, возвращаясь к прерванному разговору.
Она задумчиво покатала рюмку между ладонями.
— Пример найти — дело нехитрое, особенно в стране с такими дурацкими законами. Куда сложнее понять, что есть зло, хотя преступлением и не является.
— И что, например?
— Например, разрешать детям смотреть телевизор, — проговорила она, смеясь. Эта тема явно ее уже утомила.
— Нет, серьезно, Паола, приведи мне какой-нибудь настоящий пример. — Ему и правда стало интересно.
Прежде чем ответить, она провела пальцем по стеклянной бутылке с минеральной водой.
— Я знаю, тебе надоело это слушать, но я считаю, что пластиковые бутылки — зло, хотя это, конечно же, не преступление, — сказала она и поспешно добавила: — Пока не преступление. Но через несколько лет, надеюсь, это будет уже незаконно. Разумеется, если у общества хватит на то здравого смысла.
— Я думал, ты приведешь пример помасштабнее, — заметил Брунетти.
Она снова задумалась и ответила так:
— Если бы мы воспитывали в наших с тобой детях уверенность в том, что состоятельность моей семьи дает им какие-то особые привилегии, такое воспитание несло бы в себе зло.
Брунетти удивило, что Паола привела такой пример: за годы их совместной жизни она редко упоминала о богатстве своих родителей, разве что в пылу политических споров ссылалась на их благополучие как на вопиющий пример социальной несправедливости.
Они переглянулись, но Брунетти так и не успел ничего сказать, поскольку Паола продолжила:
— Не знаю, покажется ли тебе этот пример более масштабным, но если бы я имела привычку говорить о тебе гадости, эта привычка тоже была бы злом.
— Так ты же только этим и занимаешься, — проговорил Брунетти, заставляя себя улыбнуться.