Но глаза Вася прятал, он стыдливо закрывал их руками и, кажется, всхлипывал.
— Зачем ты, дуралей, в толчке засел?
— Хы-ы-ы, — все громче всхлипывал он.
— Ты разве не знаешь, что это плохо?
— А я плы-ы-ы-хой.
— Ты, Васенька, просто больной.
— Нет, нет. Я плохой, — убивался Вася, размазывая по конопатым щекам слезки. — Я с детства подглядываю. И мне это нравится.
— А женщин невинных резать тебе тоже нравится, нехристь? — выкрикнула из толпы какая-то правдолюбка с горящими от возмущения глазами.
— Это не я! Не я! — взмолился Вася и на сей раз преданно заглянул мне в глаза. — Ты же веришь, что это не я.
— Он это, точно он, — зашумели женщины. — Больше некому.
— Не я это, клянусь, не я!
— А вот милиция разберется, ты или не ты, — закричала Маруся и попыталась взобраться на занимаемый мной унитаз. — Мы уже Геркулесова вызвали, вот он тебе задаст! — продолжала пугать Маруся, не оставляя при этом попыток добраться до Бодяго, на сей раз по средствам подпрыгивания. — Поплатишься, кошколюб за все! — со злостью закончила она и допрыгнула-таки до края перестенка. Допрыгнуть-то, допрыгнула, да так и повисла, так как сил на подтягиванье уже не хватило, все они ушли на угрозы.
— Оставьте меня в покое, — послышалось из-за двери жалобное блеянье.
— Нет, вы поглядите на него! — заголосила Княжна. — Он, извращенец, нам житья не дает, а мы еще и виноваты.
— Оставьте…
— Ща-а-а, я тя оставлю… — пыхтела Маруся, подтягиваясь на своих ослабевших руках. — Вот как ща оставлю… — Нога ее уперлась в дверную ручку, что очень помогла подъему. —Узнаешь, почем сотня гребешков.
— Маруся, уймись. Сейчас у тебя от натуги пупок развяжется, — предупредила я, хотя переживала не столько за подругу — ей-то двужильной ничего не будет — а за Васю, который в скором времени сможет на себе испытать все силу Марусиного гнева.
Но Маруся не слушала, она уже висела на локтях, причем одна ее нога по-прежнему опиралась на ручку, зато вторая вдавливала в унитаз мою.
Ее ярость оказалась заразительной. Все остальные, видя с каким остервенением Маруся пытается добраться до маньяка, потихоньку начали заводиться и плотнее придвигаться к закрытой двери кабинки.
— А ну открывай, вискас проклятый! — забарабанила по пластику самая старая и, на первый взгляд, самая безобидная (просто «божий одуванчик») лаборантка.
— Ату его, ату! — подхватила Вера Ивановна.
— Выкуривай гада! — «божий одуванчик» прицелилась и метнула совок, как бывалый индеец свой бумеранг, через дверь.
К ней присоединилась еще парочка особо взбешенных дам. И вслед за совком полетела мыльница в паре с чьим-то беретом. Раздался грохот, жалостный писк. А потом помещение огласил победный клич Маруси, которая добралась до верха, перекинулась через перегородку так, что все туловище до пояса свисало в забаррикадированную кабинку, и вцепилась мертвой хваткой в загривок ошалевшего, совсем не сопротивляющегося Васи.
Чем бы это кончилось, могу только представить! Но на счастье Бодяго, в тот момент, когда вторая Марусина рука уже примерилась к его взлохмаченной челке, дверь туалета распахнулась, явив нашему взору Геркулесова с вытянутой от удивления смазливой физиономией. И скажу честно, еще никогда я не была так рада его видеть!
— Что здесь происходит? — вымолвил он, когда немного пришел в себя.
— Вот, товарищ милиционер, вашу работу за вас делаем, — ехидно доложила Вера Ивановна. — Преступника ловим.
— По моему, вы его уже поймали и теперь, — он глянул на торчащую к потолку Марусину попу, — …пытаетесь устроить суд Линча.
— Мы просто пытаемся его выкурить из кабинки, — буркнула я.
Геркулесов с сомнением на меня глянул, оценил мою диспозицию, после чего сделал вывод.
— И зачинщица, конечно, вы.
— Я не зачинщица, я наоборот…
— Ну, хватит. — Он решительно вошел в нашу кабину, схватил меня под колени и снял с унитаза. Потом дернул Марусю за штанину. — И вы слезайте.
— Не могу, — послушался сдавленный шепот нашей подруги. Похоже, после того, как кровавая пелена спала с ее глаз, она обнаружила, что висит на высоте 2 с чем-то метров от земли и не имеет никакой возможности слезть.
— Не дурите, слезайте!
— Не могу, боюсь.
— Но как-то вы ведь туда забрались!
— Сама не знаю, как мне это… ой, мамочка, высоко-то как, — запищала Маруся.
Геркулесов удрученно вздохнул, встал на унитаз, просунул руку под Марусино пузо и приподнял ее на себя.