Он смотрел на залив: где-то на том берегу был дом, в котором он бывал каждые выходные.
У нее из головы шла кровь. Я укрылся за автобусом и держал ее в объятиях, а у нее из носа, рта и ушей все текла кровь.
Он скучал по ней.
Он тосковал по ней так сильно, как будто тоска за все эти годы только усилилась. Он не мог и думать о том, что снова настанет понедельник. Ему захотелось прямо сейчас проехать по мосту Лидингё мимо Миллесгордена, поставить машину на пустой стоянке, ворваться в клинику и приникнуть к ней. Просто быть с ней вместе.
Но ее не было.
Женщины, по которой он тосковал, не было вот уже двадцать пять лет.
Ты забрал ее у меня, Ланг.
Такси пару раз застревало в пробках, и до улицы Кроноберг они добирались целых полчаса, так что ему хватило времени, чтобы успокоиться. Он расплатился и вышел из машины.
На улице теплее, чем вчера, когда дождь и ненастье вконец выстудили то, что притворялось июнем, но сегодня лето сделало новую попытку. Подул ветерок, обещавший перемену погоды, и Эверт почувствовал, что солнце где-то недалеко. Почувствовал, правда, безотчетно и внимания на погоду не обратил.
Гренс вошел в управление и отправился в свой кабинет. Включил допотопный магнитофон, свой музыкальный автомат, воспроизводящий через монодинамик только голос Сив Мальмквист. Эверт подпевал ей. Это была «Hello Mari Lou» из альбома «Lyckans Ost» 68-го года. Он открыл лежавшую на столе папку с материалами по Йохуму Лангу.
Он знал, что фотографии уже там.
Он внимательно, по одной, рассмотрел их: мертвый человек, лежащий на полу. Снимки безобразные – сделанные впопыхах, зернистые, при неправильном освещении, почти смазанные. Крантц и его коллеги – отличные специалисты, что правда, то правда. Но вот фотографы из них никакие. Он вздохнул, выбрал три наиболее приличных снимка и сунул их в конверт.
Так. Теперь два телефонных разговора – и он свободен.
Сперва он позвонил Лисе Орстрём, она ответила, нервно вышагивая по больничным коридорам. Он коротко сообщил, что они со Свеном Сундквистом через какое-то время подъедут к ней на работу и покажут еще несколько фотографий. Она запротестовала, сказала, что у нее полно работы и ее ничуть не интересуют черно-белые фотографии искалеченных людей. Эверт Гренс ласково ответил, что ему будет очень приятно увидеться с ней снова.
Затем Гренс позвонил в прокуратору Огестаму, которого коротко поставил в известность, что врач Лиса Орстрём только что решила свидетельствовать против Йохума Ланга и уверенно опознала его как человека, который совершил убийство пациента хирургического отделения. Огестам к такому повороту был не готов и начал задавать вопросы, но Гренс перебил его и заявил, что материалы по обоим делам – Ланга и Граяускас – передаст ему при встрече, скажем, завтра утром.
Сив по-прежнему пела, и Эверт вторил ей, прохаживаясь по кабинету. «Mamma lik sin mamma» из альбома «Sadie the cleaning lady» 1968 года.
Мало кто заметил автомобиль, который остановился у подъезда дома номер три по улице Вёлунда. Он был не слишком большой, не слишком новый и ехал не слишком быстро. Сперва из машины вышел водитель, открыл заднюю дверцу, и появились две девочки шестнадцати-семнадцати лет. Обе были хорошенькие и с любопытством озирались вокруг.
Наверное, отец и две его дочери.
Девочки посмотрели на ряды одинаковых окон. Очевидно, они не жили в этом доме – разглядывали его, как будто видели впервые.
Может быть, они приехали в гости.
Мужчина запер автомобиль, и вся компания поднялась по наружной лестнице. Взявшись за ручку входной двери, он обернулся и что-то сказал. Что-то такое, отчего одна из девочек вскрикнула и заплакала. Вторая, которая казалась покрепче, обняла ее, принялась утешать и гладить по щеке, помогая идти вперед.
Он что-то еще говорил уже в подъезде, а девочка все плакала, но если бы кто и обратил внимание на эту сцену, то понять, что такого страшного сказал мужчина, было невозможно: все они были иностранцами и говорили на незнакомом языке.
А между тем он сказал, что за ними должок и поэтому сейчас он снимет с них штанишки и посвятит в таинства их новой работы, и будет посвящать, пока у них кровь оттуда не пойдет.
Но никто, кроме девочек, этого не понял.
Свен Сундквист вышел из комнаты для совещаний с пустой кассетой в руках. Он остановился у кофейного автомата и взял кофе с молоком. Он хотел взбодриться, но был осторожен: живот все еще болел от гнева.