30 
Теперь наконец-то есть шанс осуществить хотя бы часть некогда задуманного.
Когда Стаффан позавтракал и собрался в дневной рейс на Альвесту, последний перед несколькими выходными, она рассказала про свой план. Он редко возражал против ее идей, вот и сейчас спросил только, разрешит ли врач эту дальнюю поездку, ведь, что ни говори, она потребует немалого напряжения сил.
Он уже стоял в передней, взявшись за ручку входной двери, и тут она вдруг возмутилась. Они попрощались на кухне, но она выбежала следом и сердито бросила в него утреннюю газету.
— Ты что делаешь?
— Тебе вообще интересно, почему я туда еду?
— Ты же объяснила.
— Неужели непонятно, может, вдобавок мне нужно обдумать наши с тобой отношения?
— Сейчас не время это обсуждать. Я опоздаю на работу.
— Всегда не время! Вечером не время, утром не время! У тебя вообще нет потребности поговорить со мной о нашей жизни?
— Ты же знаешь, я не такой экзальтированный, как ты.
— Экзальтированный? Так у тебя называется моя реакция на то, что мы целый год не занимались любовью?
— Сейчас правда не время. Я опоздаю.
— Придется тебе найти время, и поскорей.
— Что ты имеешь в виду?
— Пожалуй, мое терпение на исходе.
— Это угроза?
— Я просто говорю, что так не может продолжаться. А теперь иди на свой окаянный поезд.
Биргитта вернулась на кухню, услышала, как хлопнула дверь. Ей полегчало, поскольку она наконец-то высказала, что чувствует, но, с другой стороны, ее охватило беспокойство: что он скажет?
Вечером Стаффан позвонил. Никто из них словом не обмолвился об утреннем инциденте в передней. Но по голосу чувствовалось, что он здорово нервничает. Возможно, в конце концов удастся поговорить о том, что уже не скроешь?
Следующим утром она пораньше села в машину, чтобы отправиться из Хельсингборга на север. Перед отъездом еще раз поговорила с детьми, а после подумала, что они целиком заняты собственной жизнью и затея матери им неинтересна. Она так и не сообщила, что связывает ее со случившимся в Хешёваллене.
Стаффан, ночью вернувшийся из рейса, отнес в машину дорожную сумку, поставил на заднее сиденье.
— Где остановишься?
— Заночую в Линдесберге, там есть маленькая гостиница. Позвоню оттуда, обещаю. Потом, скорей всего, устроюсь в Худиксвалле.
Он быстро погладил ее по щеке и помахал вслед машине. Биргитта ехала не торопясь, часто останавливалась и до Линдесберга добралась уже под вечер. Только в последний час оказалась на заснеженных дорогах. Остановилась в гостинице, поела в безлюдном ресторанчике и рано легла спать. В вечерней газете, где по-прежнему первую полосу занимали сообщения об ужасной трагедии, она прочла, что к утру похолодает, но осадков не ожидается.
Спала Биргитта Руслин крепко, а проснувшись, не помнила, что видела во сне, и продолжила путь к побережью, в Хельсингланд. Радио она не включала, наслаждалась тишиной, бесконечными лесами и размышляла о том, каково это — вырасти в таких местах. Сама она привыкла к волнующимся полям и открытым пространствам. В душе я кочевник, думала она. А кочевника тянет не в леса, а на простор равнин.
Мысленно она принялась искать рифмы к слову «кочевник». Вариантов набралось много. Может, написать песню о себе самой? О судье, ищущей кочевника в собственной душе.
Около десяти утра она остановилась выпить кофе в придорожном ресторане чуть южнее Ньютонгера. Других посетителей не было. На одном из столиков лежал экземпляр газеты «Худиксвалльс тиднинг». Сплошь заметки о массовом убийстве, но ничего нового для себя она не нашла. Начальник полиции Тобиас Людвиг сказал, что завтра они обнародуют имена остальных жертв. На нечеткой фотографии он выглядел слишком молодо для той большой ответственности, что лежала на его плечах.
Пожилая женщина ходила по залу, поливала цветы на окнах. Биргитта Руслин кивнула ей:
— Безлюдно у вас. Я думала, после случившегося всю округу заполонили журналисты и полиция.
— Они в Худике, — ответила женщина на местном диалекте. — Я слыхала, в тамошних гостиницах все номера расхватали.
— А что народ-то в округе говорит?
Женщина остановилась подле Биргитты Руслин, выжидательно посмотрела на нее:
— Вы тоже из газеты?
— Вовсе нет. Просто проезжающая.
— Что думают другие, не знаю. Но я лично думаю, что теперь и в деревне спасу нет от городской жестокости.
30 
