Особенно,... 
51 
— Сие суть каменные карлики, — приосанился юноша, — изловленные мною в Люддерзи, городе, на который дрянные уродцы отчего-то напали, выйдя в превеликом множестве из-под земли.
— Карлики? — оживился Бальдунг. — Уж сколько лет я не видывал ни одного! Стало быть, они еще выбираются на свет? Верно, их подтолкнули к тому проделки Люциуса и сгустившаяся многодневная тьма, говорят же, что, коли одна нечисть полезла из дыры, жди и вторую, а за ней и третью… Осторожно, мудрая хириэль, они могут укусить!
Гаусберта успела с чрезвычайным проворством отдернуть руку, и карлик лишь щелкнул зубами, не в силах просунуть свое гадкое личико меж прутьями.
— Вот уж находка так находка! — радостно воскликнула Гаусберта. — Вы и представить себе не могли, хире Фолькон, сколь полезен окажется ваш груз!
— Я полагал, что сии отвратные недомерки едино и годны, что для ученых мужей — пускай описывают их повадки и ужимки, как делают это с заморскими обезьянами и разными склизкими чудами, — заметил Фолькон в растерянности. — На что же они нам?
— Как известно, карлики эти из мира, чуждого нашему, — пояснила девушка, дразня карлика подобранной с полу палочкой. — Верно, вы понимаете, что и Люциус — существо давно уже не нашего мира. Соответственно и убить или поранить его нельзя оружием, что изготовлено в нашем мире, ибо оно для него почитай что не существует.
— Что же пользы от карликов? — все еще ничего не понимая, спросил юноша.
— Гофрид Мельник писал в книге, именуемой «Удаление греха», что достаточно окунуть меч в святую воду, чтобы и сам меч стал святой — и сталь его, и эфес. Окунем же и мы мечи в нечто, принадлежащее миру, чуждому нам, но своему для прахоподобного Люциуса. Для сего, ежели верить книгам, надобно истолочь карликов живыми в ступе и сей субстанцией смазать оружие — мечи и стрелы, кинжалы и пули, — дабы стали они разящими.
— Как сие жестоко! — пробормотал Мальтус Фолькон, но Гаусберта уже отправилась искать ступу и пест.
Хозяин предоставил ей просимое, даже не спрашивая зачем; и ступа, и пест оказались весьма старыми, в незапамятные времена выточенными из розового камня, — размером пест был с человеческую руку и премного весил, а ступа — достаточно глубока и просторна.
Карлики, кажется, почувствовали беду и забились в углы клеток, а физиономии их не выражали ничего, кроме беспросветной злобы. Осторожно, дабы карлики не задали стрекача, Гаусберта вытряхнула их через открытые дверцы в ступу и поспешила прибить пестом. Некоторое время в комнате раздавался лишь хруст костей и чмокание соков, разминаемых тяжким пестом, отчего юный Фолькон, не удержав рвотных позывов, выбежал в коридор. Гаусберта прилежно перетирала останки карликов, добавляя в ступу некую жидкость из небольшого флакона до тех пор, пока все вместе не превратилось в омерзительную с виду однородную кашицу.
— Теперь субстанция должна настояться, — пояснила Гаусберта, отставляя окровавленный пест в сторону.
Возможно, совершенное девушкой действо и в самом деле кто-то назвал бы прежестоким, но Бофранк с некоторых пор не тратил времени на рассуждения по поводу жестокости, справедливости и прочих категорий, кои весьма расплывчаты и трактуются совсем по-разному в разных же случаях применения.
— Мы же встретимся с верным человеком грейсфрате Шмица, как сказал хире Бофранк, — продолжала Гаусберта, — и в самом деле попробуем поговорить с Баффельтом со всей пристрастностью, на которую способны. И еще: хире Бофранк, полагаю, вы уже поняли, что тот подлый удар нанес вам брат ваш Тристан. Все указывает на то, что он служит тем силам, коим мы противостоим; впредь старайтесь быть осторожнее и остерегайтесь брата.
— Правду ли вы говорите, хириэль Гаусберта? — спросил Бофранк в сомнении. — Я не видел, кто ударил меня.
— Может, я и не права, но предпочла бы знать, где сейчас пребывает ваш брат, — сказала Гаусберта. — Ибо лучшие друзья и близкие родственники порою оказываются на поверку первейшими нашими врагами.
И, припомнив историю Проктора Жеаля, Бофранк не смог с нею не согласиться.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
в которой снова появляется Тристан Бофранк, а наши герои в поисках Проктора Жеаля покидают столицу и проникают в монастырь фелицианок
Дурные поступки обыкновенно увлекательнее благих; это означает, что совершать дурные поступки нас зачастую подталкивает нечистый, который, как известно, весьма весел нравом.
51 
