Особенно,... 
115 
— Ну и ну! В первый раз со мной такое, — заметила она, готовя нам кофе. — Видно, теряю привлекательность. Или так, мистер, или ты бережешь «его» для мальчиков.
— Ни то ни другое, — возразил я. — Как ты насчет того, чтобы заработать еще сотняжку?
Более уступчивая днем, чем вечером, Лили охотно согласилась. Девушкой она была неплохой и, как это ни странно звучит, неиспорченной. Ее родители погибли в 1944-м, когда ей было всего пятнадцать, и все, что у нее имелось, она заработала сама. Достаточно обычная история, в том числе и то, что ее изнасиловали двое Иванов. Она была хорошенькая и понимала, ей повезло, что только двое. В Берлине я знал женщин, которых насиловали по пятьдесят—шестьдесят раз за первые месяцы оккупации. Мне Лили нравилась. Нравилось, что она не ноет и не жалуется. И то, что не задает слишком много вопросов. Достаточно сообразительная, она поняла, что, возможно, я скрываюсь от полиции, и у нее хватало ума не приставать с расспросами о причине.
По пути на работу в обувной магазин на Картнер-штрассе она показала мне парикмахерскую, где я мог побриться, — все мои вещи остались в отеле. Сумку я все-таки прихватил с собой. Лили мне, конечно, нравилась, но я не настолько доверял ей, чтобы оставлять у нее двадцать пять тысяч австрийских шиллингов — могла и украсть. Я побрился и постригся, купил в магазине рубашку, белье, носки и дорогие башмаки. Мне важно было выглядеть респектабельным. Я направлялся в русскую комендатуру, где раньше находилось Управление образования, с целью заглянуть в их досье на разыскиваемых военных преступников. Человеку, который служил в СС, сбежал по дороге в русский лагерь военнопленных и убил русского солдата, не говоря уже о двух с лишним десятках энкавэдэшников, рисоваться в русской комендатуре — риск, и немалый. Но этот риск, как я счел, все-таки меньше, чем обращаться с расспросами в Главное управление Международной полиции. Вдобавок я довольно бегло говорил по-русски, знал имя важного полковника МВД и все еще имел при себе визитку инспектора Штрауса. И если все это не поможет, что ж, попробую сунуть взятку. Судя по моему опыту, все русские в Вене, да и в Берлине тоже, деньги брали охотно.
Во Дворце правосудия на Шмерлинг-штрассе в Восьмом округе находилось и Объединенное командование союзников в Вене и управление Международной полиции. Флаги всех четырех стран развевались на этом внушительном здании, на самом верху — флаг страны, которая в данный момент осуществляла полицейский контроль в городе; сейчас — французский. Напротив Дворца правосудия помещалась русская комендатура, легко опознаваемая по портретам Дяди Иосифа и громадной подсвеченной красной звезде, от которой снег перед зданием казался розоватым и мокрым. Войдя в величественный вестибюль, я спросил у одного из охранников, в каком кабинете занимаются расследованием военных преступлений. Удивленный, что с ним заговорили по-русски, да еще так вежливо, он направил меня в комнату на верхнем этаже, и с замирающим сердцем я начал подниматься по каменным ступеням.
Как и все общественные здания в Вене, Управление образования было построено во времена, когда император Франц-Иосиф правил империей в шестьсот семьдесят тысяч квадратных километров, в которой проживало больше пятидесяти миллионов населения. В 1949 году в Австрии было чуть больше шести миллионов. Самая великая европейская империя давно сгинула, но вы бы о том ни за что не догадались, поднимаясь по лестнице этого монументального здания. Наверху стоял деревянный указатель с грубо намалеванными на кириллице названиями отделов. Сверяясь с ним, я завернул в другое крыло, где и обнаружил кабинет, который разыскивал. Табличка на маленькой деревянной подставке рядом с дверью была на немецком: «Советская комиссия по военным преступлениям, Австрия. Расследование и рассмотрение преступлений фашистских оккупантов и их пособников, участвовавших в чудовищных зверствах германского правительства». В общем, излагалось все доходчиво.
Постучавшись, я вошел в небольшую приемную. Через стеклянную перегородку виднелась просторная комната с несколькими свободно стоящими книжными шкафами и десятком бюро. На стене висел большой портрет Сталина, рядом портрет поменьше, пухлого человека в очках, возможно, Берии, главы советской тайной полиции, рядом — обтрепанный советский флаг. По другой стене тянулся монтаж: фотографии Гитлера, нацистский митинг в Нюрнберге, снимки освобожденных концлагерей, груды мертвых тел, Нюрнбергский процесс и несколько осужденных военных преступников, стоящих на люке виселицы, — доходчиво и поучительно.
115 
