Стивен поклонился:
– Как скажете, принцесса. Я предлагаю ехать на лошадях так долго, как получится, чтобы спрятать их от посторонних глаз. Фост, останешься с лошадьми, когда нам придется спешиться.
Им удалось довольно далеко углубиться в лес. Дважды они возвращались и искали объездные пути вокруг колючих кустов. Но когда пересекли ручей, лес стал реже и они пошли быстрее. Доехав до опушки, спешились. Габриела передала поводья Фосту и пошла за Стивеном.
Кусты расступились перед ними, когда Стивен поднял руку, чтобы принцесса остановилась. Она замерла и напрягла слух. Сняла с плеча лук и переместила под руку колчан со стрелами. Вскоре она услышала смех.
Она стояла не шелохнувшись. Доносились мужские голоса, но слов было не разобрать.
Габриела подняла руку, чтобы никто не вздумал ей перечить, и осторожно пошла вперед. Она сместилась чуть левее, и долина стала видна как на ладони. Она насчитала семерых мужчин. Все семеро были облачены в монашеские одеяния с накинутыми на голову капюшонами.
Сначала ей показалось, что они хоронят одного из братьев, вознесши молитву за упокой его души. Они стояли вокруг ямы. Рядом с ямой возвышалась куча свежего грунта. Поняв их истинное намерение, Габриела ахнула. Восьмой человек лежал на земле. Одет он был не в монашеское платье, а в перекинутый через плечо выцветший клетчатый плед. Руки и ноги его были связаны, тело покрывали синяки и ссадины.
Габриела подошла ближе. Она почувствовала на плече руку Стивена, но покачала головой и стала продвигаться дальше. Деревья все еще прикрывали ее, но теперь она могла прислушаться к разговору.
Мужчины спорили о том, каким образом бросить пленника в яму. Трое хотели похоронить его головой вниз. Еще трое возражали, предлагая бросить его в могилу вперед ногами. Тот, что молчал до сих пор, вероятно, их главарь, принял окончательное решение.
Но все сходились в одном: пленника нужно привести в чувство, чтобы он понимал, что с ним делают.
Габриеле стало дурно от таких разговоров, хотя ветер доносил до нее лишь обрывки фраз. В каком грехе повинен этот несчастный? Какой закон он нарушил? Но она уже решила для себя, что ни за одно преступление, каким бы тяжким оно ни было, человек не может быть так жестоко наказан.
Вслушиваясь в их разговоры, Габриела поняла, что единственный грех бедолаги в том, что он брат вождя Кольма Макхью.
Наконец их предводитель изрек:
– Хэмиш, присматривай за тем выступом. Мы не станем закапывать Лайама Макхью, пока не объявится его брат.
– Гордон, ты уже говорил мне, что делать, именно этим я и занимаюсь. Но хотелось бы знать, как мы поступим, если вождь Макхью не объявится вовсе, чтобы спасти братца?
– Объявится, – ответил другой. – Когда поймет, что тут происходит, бросится со всех ног, только все равно не поспеет. Братец его уже испустит дух, а мы будем за границей его владений.
– А как он узнает, что это его брата хоронят заживо? – последовал вопрос.
– До него наверняка уже дошли слухи, что его брат в беде, – сказал Гордон. – Лиц он, конечно, с такого расстояния не разглядит, зато разберет тартан на пледе.
– А если не разберет? Расстояние-то большое, – заметил Хэмиш.
– А я говорю, он увидит, что мы хороним Лайама заживо.
– А зачем мы облачились в монашеские платья? Ведь если он не увидит лица брата, то и наших лиц не увидит. Я уже чешусь под этой робой. По мне вши ползают, и воняю, словно свинья.
– Хватит ныть, Кеннет, – приказал Гордон. – Мы надели эти ворованные одежды, чтобы Макхью не признал нас.
– А признает… – Хэмиш замолк, поежившись. – Придумает для нас казнь пострашнее.
Воины согласно загомонили.
– Может, оставить его и унести ноги? – спросил Кеннет и отошел от ямы.
– Не говори ерунды, – сказал Гордон. – Вождь Макхью никогда не узнает, кто мы такие. Думаешь, почему нас наняли в низине? – добавил он быстро, пока не появились новые жалобщики. – И заметь, нам неплохо платят. Хочешь уйти?
– Нет, но… – начал Хэмиш.
– Хватит болтать! – рявкнул Гордон. – Пни его, Роджер, – велел он воину, который стоял к пленнику ближе других. – Может, удастся его расшевелить. Я хочу, чтобы он был в сознании, когда мы бросим его в яму.
Роджер сделал, как ему велели, но Лайам не пошевелился.
– Вряд ли он очнется, – заметил Кеннет. – Похоже, ему недолго осталось жить.
– Не надо было его так сильно бить, Гордон, – пробормотал Хэмиш.