Глава 22

Гилрой едва волочил ноги, поднимаясь по ступеням, и беспрестанно молился. Когда он поднялся на стену и огляделся, у него задрожали колени и ему пришлось прислониться к парапету, чтобы не упасть.

Боже, как их много! И все смотрят на него.

Голос его заскрипел, как ржавые дверные петли:

– Кто-то хотел меня видеть?

В его сторону направились двое горцев. Их длинные шаги быстро съели расстояние, разделявшее их. Гилрой вжался в стену и ждал. Еще один горец стоял на лестнице позади него. Кто-то подтолкнул его вперед.

– Это ты монах Гилрой? – спросил кто-то с верхней ступеньки.

Он поднял глаза. Два гиганта стояли плечом к плечу. Они были одинакового роста и обоих покрывали боевые шрамы. Гилрой несмело шагнул в их сторону.

– Я отец Гилрой.

Броди к заметил, что монаха бьет дрожь, а лицо покрыто мертвенной бледностью.

– Мы не причиним тебе вреда, монах, – сказал Бродик.

– Я вождь Макхью, – представился Кольм.

Гилрой кивнул:

– Да, вы с братом похожи.

– А я вождь Бьюкенен.

Монах нашел в себе силы улыбнуться, глядя на Бродика:

– Да, я знаю. Вы дикий Бьюкенен.

– Как ты назвал меня? – Он скорее удивился, чем разгневался.

– Она назвала вас диким Бьюкененом.

Бродик приподнял бровь:

– Кто назвал меня так?

– Леди Габриела, – ответил монах. – Разве вы не знаете, кто она? – Он поспешил объяснить: – Она дочь барона Джеффри из Уэллингшира, они родственники вашей жены.

Хорошее настроение Бродика испарилось. Ему все время напоминали о его английской родне. Это было унизительно.

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов, – нетерпеливо сказал Кольм.

– Да?

– Насколько я понимаю, это ты ухаживал за моим братом, когда его принесли сюда?

– Нет, не я. Я не обучен врачеванию. Это отец Франклин выходил Лайама, а я помогал, чем мог. Его раны были ужасны, и признаю, к своему стыду, какое-то время я думал, что он не выживет.

Кольм кивнул.

– Кто привел его сюда?

– Я не могу сказать.

Кольм наклонил голову и некоторое время смотрел на Гилроя.

– Не можешь или не хочешь?

– Не могу. – Гилрой смотрел в глаза вождю, ведь он говорил правду. Он не мог сказать, потому что дал обещание леди Габриеле хранить тайну. Он не знал, почему она хотела сохранить в секрете свое участие в этой истории, но уважал ее волю.

Расспросы продолжались, но Гилрой понимал, что вождь Макхью не верит ему, потому что он возвращался к одному и тому же: как Лайам попал в аббатство.

– А кто-нибудь еще мог видеть, как Лайама сюда доставили? – спросил Бродик.

– Не думаю. Я старался сделать все, чтобы сохранить в тайне его пребывание здесь.

– Ты сам поднял его и занес в монастырь? – спросил Кольм, скрестив руки на груди в ожидании ответа.

Гилрой почувствовал себя дурно. Что ему делать? Чтобы сдержать данное обещание, ему придется соврать вождю. Как нехорошо. Жаль, он не может поговорить со своим исповедником, ведь он даже не мог сказать, какой именно грех он собирается совершить. Не смертный ли грех он берет на душу, или сие прегрешение ему простится? Нет, не может это быть смертным грехом, ведь не человека же он убил. И все же грех есть грех.

Гилрой попал в затруднительное положение и не знал, как из него выбраться.

  33