38 
Как это было потрясающе — приехать в Америку! Хотя и странно. Она чувствовала, что с каждым днем, с каждой неделей меняется все сильнее, но не понимала, в чем заключаются перемены. Америка оказалась совсем не такой, какой она ее представляла. Люди здесь такие… такие свободные. Свобода жила у них внутри. Сначала она их ненавидела, считала глупыми и слабыми. Но прошло несколько лет. Теперь она зарабатывала кучу денег — «большие деньги», как говорят американцы, — для брата и его друзей, инвесторов-свиноводов. Чиновник из консульства, обязанный раз в два месяца проверять, как у нее дела, похоже, все меньше интересовался такими проверками. Китай быстро менялся, но она не собиралась возвращаться. Меня будто вывихнуло, думала Цзин Ли, я точно «развинчена» — еще одно новое слово, возможно, она употребляла его неправильно. Я не в своей стране, не в своем «я». Она неустанно читала газеты, обнаружила, что легко понимает «Нью-Йорк пост» и «Дейли ньюс» и через год доросла до «Нью-Йорк таймс». Цзин Ли всегда вела себя осторожно, особенно разговаривая по телефону. Она знала про правительственные компьютеры, прослушивающие телефоны, ловящие ключевые слова в Интернете, проверяющие мейлы и запросы в поисковиках и обрабатывающие всю добытую информацию. Здесь был передний край, здесь играла высшая лига. И пусть в Китае куда больше народу, чем в Америке, а Шанхай намного крупнее Нью-Йорка, теперь, когда она просеяла такое количество делового мусора, ей легче было сопоставить финансовые масштабы. Американские компании огромные! Они работают во всем мире! Каким крошечным казалось по сравнению с ними предприятие ее брата! Таким маленьким, что и не разглядишь. Но кто-то все-таки разглядел. Кто?
Она услышала звук шагов на лестнице. Русский возвращается, как и обещал! Цзин Ли сунула самые драгоценные вещи в зеленый чемоданчик, отправила туда же пакет с яблоками, нырнула в аварийный выход и понеслась вверх по ступенькам. Третий этаж, четвертый этаж, пятый.
— Китайская девушка! — догнал ее голос русского, на этот раз он звучал громче, в нем прорезалось рычание. — Я знаю, ты там, на лестнице, ага, я тебя слышу.
Цзин Ли добралась до самого верха. Он поднимался следом, в тяжелых шагах слышалась целеустремленность, до нее уже доносился табачный дым.
Я его не боюсь, решила она про себя, во всяком случае — не очень.
— Китайская девушка, — продолжал явно пьяный голос, — я покажу тебе, что такое классный русский трах. — Его задыхающийся гогот эхом запрыгал по лестничной клетке. — Я тебе покажу отличный, старый советский… Ты наверх, да? Ладно. Я сейчас.
Она толкнула дверь на пятый этаж и побежала, петляя между чугунными ваннами и раковинами на тумбах. В этих ваннах и раковинах мылись тысячи белых людей, и все они наверняка давно умерли. Зал, полный голых призраков, намыливающих себе промежность. Она искала деревянную лестницу, которая ведет к чердачному люку, нашла и стала ловко карабкаться наверх, держа в одной руке чемоданчик.
— Китайская девушка, тебе пора заняться со мной прекрасным сексом, — донесся до нее возбужденный нетрезвый голос, уверенный в своих намерениях и жаждущий удовлетворения. — Я отлично умею трахать, а ты любишь трахаться, по глазам видно, и те китайцы сказали, что тебе нравится трахаться с белыми, так что сейчас я тебя…
Синяя деревянная дверца люка была заперта на тяжелый стальной замок. Но замок держался на старых винтах, а те были ввинчены в доски, которые почти сто лет поливало дождем и засыпало снегом. У Цзин Ли, обладательницы красного диплома Харбинского технологического института, хватило ума заранее вытащить винты, поддевая их маникюрными ножницами, — еще вчера вечером, когда она потихоньку обследовала здание. Теперь она толкнула синие доски, и дверца плавно открылась, в лицо ударил вечерний ветер, летевший над плоскими крышами зданий разной высоты, соединенных в одно целое. Она мигом выбралась на толевую крышу и, подобрав платье, побежала мимо старых кирпичных труб: многие были причудливо наклонены, словно медленно плавились на протяжении долгих десятилетий. Небо еще не потемнело, и она видела, куда ставить ногу и где нужно огибать черные вентиляционные трубы, косо торчавшие из крыши, словно огромные металлические грибы; она видела и другие обычные для таких мест штуки, которые тоже приходилось обегать: телефонные провода, спутниковые тарелки, ржавые баки с цементом для крыш. К тому времени как русский пролез в открытую дверцу люка, Цзин Ли уже за много зданий отсюда пряталась за кирпичной трубой вместе со своим зеленым чемоданчиком и пакетом яблок. Дышалось ей легко, она даже испытывала какое-то дерзкое торжество, ее темные глаза сверкали, но она знала, что теперь он расскажет о ней Чену, а значит — она в еще большей опасности, чем раньше.
38 
