49 
Гейнору не откажешь в сообразительности. Он правильно заключил, что мы очутились в мифическом Mittelmarch, на рубеже между человеческим миром и Волшебной страной. Наши семейные предания гласили, что мои предки изредка навещали это место. Я всегда считал, что Mittelmarch реален не более чем, к примеру, сказки братьев Гримм, но теперь моя уверенность поколебалась. А что, если Гриммы описали в своих сказках увиденное на этом рубеже? Что, если существует и Гадес, и прочие мифологические преисподние? И Мо-Оурия, может статься, была прообразом Альвхейма. Или Тролльхейма? Или тех таинственных пещер, где карлики ковали свои магические клинки?
Эти мысли нахлынули на меня, пронеслись волной в то мгновение, когда я, широко раскрыв глаза, взирал на происходящее. Казалось, в этих вечных сумерках время приобрело некое, не поддающееся описанию новое качество. Ощущалась инородная текстура, неподвластная повседневному, обиходному восприятию и сопряженная с легкой нестабильностью… Я чувствовал себя так, словно проживал этот миг многократно и с разной скоростью, причем отдельные скорости мог замедлять или убыстрять по своему желанию. Схожее ощущение приходило ко мне в моих недавних снах, но я уже нисколько не сомневался в том, что все творится никак не во сне, а в наиматериальнейшей действительности. Иными словами, я начал воспринимать мультивселенную во всем ее богатейшем многообразии.
Клостерхейм будто успокоился, как если бы «ориентация на местности» уняла в нем всякую тревогу.
– Люблю ночь, – проговорил он тихо. – Ночью мне хорошо. И со мной лучше не связываться, – длинный белесый язык облизал тонкие губы.
Ученый Фи одарил Клостерхейма невеселой улыбкой.
– Можете попытаться убить меня иначе, но учтите – я сумею защитить себя. Посему советую вам проявить разумность и отказаться от агрессии. Мы и прежде сталкивались с насилием и научились с ним бороться. Позвольте заметить, что мы не испытываем уважения к тем, кто уничтожает жизнь и, упадая в забвение, готов захватить с собой всех вокруг. Мы не препятствуем падению, но твердо убеждены, что это путешествие следует совершать в одиночку.
Я искоса поглядел на прочих нацистов, прикидывая, понимали они греческий, на котором говорил Фи, или нет? Судя по недоуменным взглядам, ученого понимали Гейнор да Клостерхейм, для остальных его речь была сущей тарабарщиной. Внезапно мое внимание привлекла фигура, притаившаяся позади отряда за высоким сталагмитом, напоминавшим гору поставленных друг на друга тарелок. Лица было не разглядеть из-за вычурного шлема, тело покрывал доспех, лучившийся серебристым сиянием; в темноте словно возник полубог в тускло светящемся облачении… В барочном доспехе сквозило нечто театральное, ненастоящее, придуманное Бакстом для очередной дягилевской экстраваганцы. Ни дать ни взять Оберон, король Волшебной страны. Я хотел было спросить Фроменталя, но тот отмахнулся, не отводя взора от Гейнора.
Мой кузен успел оправиться от шока и вновь что-то затеял. Вполуха прислушиваясь к словам Ученого Фи, он извлек из ножен на поясе кинжал с инкрустированной рукоятью. Тусклая сталь, слоновая кость; блики призрачного света на лезвии… Мнилось, что кинжал так и норовит пронзить воздух и бросить вызов всему диковинному подземному миру.
Покачивая кинжал на ладони, Гейнор оглядывал своих людей. Потом опустил оружие, встретился взглядом со мной – «попробуй, отними», ясно читалось на его лице, – а затем позвал на немецком, не поворачивая головы:
– Лейтенант Лукенбах, идите сюда. На зов откликнулся ражий детина в черной форме СС, явно гордый доверием начальства. Его пальцы чуть ли не сладострастно сомкнулись на рукояти кинжала. Он ждал приказа, как рвущаяся с поводка гончая.
– Вы тут упоминали об агрессии, – Гейнор выудил сигарету из портсигара. – Выражаясь подобным образом, вы совершаете государственное преступление, ибо ставите под сомнение и даже отрицаете власть рейха. Не знаю, понял ты это или еще нет, мой тощенький дружок, но все вы отныне – граждане Великой Германии, а потому должны подчиняться законам фатерлянда, – речь получилась бы пафоснее, выспреннее, не пытайся Гейнор одновременно закурить сигарету. Когда у него снова ничего не вышло, он швырнул наземь и сигарету, и зажигалку. – А ваши законы, как ты сам, должно быть, догадываешься…
Этот сукин сын строит из себя паяца!
С восхитившим меня хладнокровием – или это был всего-навсего каприз самодура? – Гейнор жестом велел лейтенанту Лукенбаху идти вперед.
49 
