— Внутри? И как они там помещаются?
— Помещаются, — беспомощно пожимаю плечами. — Но не это главное. Каждая из картинок кое-что означает. Вот эта — мягкая кошачья шерстка. А эта — клыки и когти. Здесь спрятаны ловкость и быстрота, а здесь — острое зрение и чуткий слух. Я везде все подписал, и Лайн’а прочитает, если ты ее попросишь. Но для меня важно, чтобы ты запомнила эти рисунки и то, чем они являются. Я хочу, чтобы ты не расставалась с Шани ни на день: гуляй вместе с ней, спи вместе с ней, смотри, как она охотится и как кушает, как ластится и как нападает. Смотри и представляй, что она — это ты. Сможешь?
— Я буду стараться, — торжественно обещает Ирм. — Но почему мне нужно так делать?
— Я все объясню. Когда вернусь в следующий раз.
— И ты не будешь больше грустить?
— Если мои ожидания оправдаются? Не буду.
— О-жи-да-ния? — Задумчивое повторение. — А кто они такие?
— О, жуткие обманщики, которые вечно не хотят приходить, хотя их зовут изо всех сил!.. Не буду грустить, малышка. Времени на это не найдется.
— Не будешь?
Она и верит, и хочет казаться взрослой, ведь известно, что взрослые — большие любители переспрашивать одно и то же помногу раз.
— Не буду. Только для тебя.
— А для меня?
Ирм смущенно опускает глаза и бочком выбирается из комнаты, оставляя меня наедине с сестрой.
Магрит смотрит на меня без улыбки, но и без недовольства. Грустно-грустно. И я не могу не попытаться прогнать тоскливую пелену из синего взгляда:
— Для вас все, что пожелаете, драгоценная! Хоть луну с неба! А может, все три луны?
Она качает головой, кутаясь в невесомо-кружевное покрывало:
— Не буди беды, пока их сон еще может длиться, Джерон.
— Вы верите в народные приметы?
— Я знаю, что они исполняются. Не каждый раз и не всегда в точности, но от этого их значимость не уменьшается.
— Как пожелаете, — отвешиваю поклон.
Сестра не разговаривала со мной с того самого дня, как я упросил тетушку показать фокус с иглами. Сменила гнев на милость? Пришла отчитать перед расставанием? Неважно. Я вижу ее глаза, слышу колокольчики голоса — чего еще можно просить? Только прощения:
— Я не мог иначе.
— Знаю.
Спокойное и всеобъемлющее. Действительно, знает. Не одобряет, не осуждает. Просто имеет в виду.
— Я ничем не рисковал.
— Ты не рисковал, это верно. А остальные?
— Какое им дело до меня?
— Никакого. И все дела сразу, — Магрит подошла ближе, окутав меня шлейфом еле уловимого аромата, напомнившего о цветущем жасмине. — Я не хотела ограничивать твою свободу. Когда ты ушел, я не стремилась тебя вернуть. Надеялась, что пройдет очень много времени прежде, чем твое участие станет необходимым.
— Участие в чем?
— В нашей жизни. Тебе было одиноко там, среди чужих, но вернувшись, ты погрузился в еще большее одиночество. Я приняла бы твой Уход. Скорбела бы о напрасно потраченных годах, но приняла бы. В тот миг, но не теперь!
Последние слова сестра почти выкрикнула, но крик почему-то получился свистящим и похожим на шипение.
— Я не Уйду.
— Ты не можешь это обещать, — грустное замечание.
— Не могу. Но хочу, а значит, обещанное сбудется!
— Я хочу верить. А ты… веришь своим словам?
— Я верю тому, что стоит за ними.
В синем взгляде тихо мерцают искорки безнадежности.
— И что же прячется за стенами слов?
Вспоминаю разговор с отцом:
— Полагаю, дела. Рано или поздно обещаний становится так много, что они исполняются независимо от нашего желания.
Магрит опускает глаза и улыбается, но от этой улыбки хочется зябко передернуть плечами: словно зима вернулась наперекор законам природы. И кажется, что губы сестры стали бледнее, потому что покрылись инеем.
— Да, независимо от желания. Особенно, если обещаешь самому себе. С собой шутки плохи: любая случайная мысль вплетается в путь, по которому предстоит идти.
— Значит, лучше вообще не давать обещаний?
— Лучше? Нет, безопаснее.
— Вы огорчены тем, что я взял на себя заботу о дочери шадд’а-рафа?
— Я удивлена, Джерон. И обеспокоена. Ты осознаешь, что она — плод преступления против законов мира? Девочка не должна была появиться на свет.
— Но появилась.
— Ненадолго.
— Да, и потому я…
— Пожалев, стремишься помочь? Или тебя гложет чувство вины?
Синева глаз становится темнее и глубже, и я признаю: