44 
И вот он сидел рядом со своими людьми, прислонившись к стволу дерева. А они не смотрели на него. Они все еще наблюдали за Шоллом.
Шолл сел, и ножки стула вошли во влажную землю. Он взял себя в руки и попытался предстать готовым перед солдатами. Нужно было превратить противостояние в обсуждение. И он начал с вопросов.
— Мы пытаемся получать сообщения от других подразделений. Мы до сих пор выискиваем хоть какого-то слова от правительства, от высшего командования, от какого угодно чина, мать вашу.
Голос командира прервался. Абсурдность этого заявления была очевидна. Все знали, что правительства больше нет, и никто уже не командует ошметками армии. Шолл кивнул так, как если бы утверждение командира имело смысл, не желая акцентировать тему.
Он получил ответы на свои вопросы. За ним еще сохранялась аура мессианства — полезная, хотя он ее и не добивался. Солдаты сдержанно рассказывали ему о том, что ему нужно было знать, и выжидали, понимая, что вскоре он объяснит им, зачем он здесь.
— Я знаю, вы хотите получить инструкции, — сказал Шолл. — Но чем вы занимаетесь ежедневно?
Они патрулировали окрестности Хита. В отличие от перебежчиков из Бермондси, о которых они были наслышаны и к которым относились с нескрываемым отвращением («Мы должны вычистить их отсюда к чертовой матери, и плевать на гребаных имаго!» — выкрикнул кто-то) они охотно принимали то, что предлагали присоединявшиеся к ним граждане. Их было очень мало. И детей среди них не было. Уже не одну неделю никто из них не встречал ребенка.
Они патрулировали Хит и, когда видели, что враг донимает и уничтожает людей, вмешивались, если только могли. Они совершали небольшие вылазки на улицы, которые контролировались несущими смерть имаго, и старались отыскать уцелевших.
— Мы знаем, что кто-то еще остался, наверное, в здании школы на холме, но найти их не можем. На станции метро находится гнездо вампиров.
Об этом Шоллу уже было известно.
Вампиры и другие имаго не выходили на покрытые травой участки, и потому солдаты оставались в живых, но это было не более чем случайностью. Имаго могли появиться в любую минуту. Солдаты патрулировали, выжидали, исследовали эфир при помощи паршивых радиоприемников и — ждали.
— Что произошло?
Вопрос застал Шолла врасплох, ворвался в его размышления о манерах солдат: сколько, как часто, где, зачем. Человек, задавший вопрос, — новичок с невыразительным лицом, сидевший среди солдат, — не имел оснований рассчитывать получить ответ от Шолла, но он свой вопрос задал, и другие его поддержали. Шолл понимал, что придется отвечать.
— Что произошло? Откуда они взялись? Что произошло?
Шолл тряхнул головой.
— Из зеркал, — сказал он, зная, что ответ им уже известен. — Из амальгамы.
Он прибег к языку, заимствованному из книг по физике, к языку законов и гипотез, носивших имена живущих и умерших людей, сформулировавших эти законы, и добился, чтобы казалось, будто он свободно владеет этим языком. Дешевый прием. Он сообщил им (немедленно пожалев об использовании жаргона), что «эн-один минус тета-один остается равным эн-два минус тета-два». Разве что в особых случаях.
Разве что в случаях, когда эн-один равно минус эн-два. В случаях отражений.
Существует штука, которая называется «Фонг-модель», сообщил Шолл. Это кривая. Модель, которая показывает, как перемещается свет. Чем больше блестит поверхность, тем более четок и ярок отраженный свет, тем уже спектр, в котором его можно наблюдать. Эта модель используется для описания того, как свет отражается от бетона, бумаги, металла и стекла, как угол зеркального отражения сужается и приближается к углу падения, как световое пятно становится ярче, тогда как поверхности становятся все более зеркальными.
Но что-то произошло, и «Фонг» сейчас описывает поворачивающийся ключ.
Когда-то ключ был подвижной шкалой. Асимптотой [19]. Бесконечным приближением к бесконечности или к нулю.
Теперь стал порогом. Когда отраженная яркость становится более точной, когда угол отражения сходится к равенству с углом падения, приближается к грани, — это изменение состояния, сказал он. Пока не будет достигнут критический рубеж: когда свет встречает на своем пути сверкающую поверхность, и все изменяется, и свет отпирает дверь, и зеркало становится вратами.
Зеркала становятся вратами, и нечто проникает сквозь них.
44 
