36 
Монах обозрел все вокруг с радостью, с удовольствием, сквозившими и в лице его, и в голосе, и продолжал:
– Здесь, в этом дворике, семьдесят семь разных сортов. А в головной квартире в Тренто у нас еще тридцать четыре.
Брунетти, пораженный, не успел на это что-нибудь сказать, и монах заключил:
– Они приехали аж из Миннесоты и из Висконсина.
– А вы – садовник? – спросил Брунетти, хотя в том вряд ли была необходимость.
– По Божьей милости, я и есть садовник. Работал в этом саду, – он пристально посмотрел на собеседника, – с тех времен, как вы были маленьким.
– Это прекрасно. Вы, должно быть, гордитесь садом.
Старик вдруг глянул на Брунетти исподлобья, из-под густых бровей. Ах да, гордыня ведь один из семи смертных грехов.
– Гордитесь, что такая красота воистину славит Господа, – вовремя поправил себя Брунетти.
Благостная улыбка вновь осветила лицо монаха.
– Господь никогда не сотворит ничего некрасивого. – Старик пустился по кирпичной дорожке, ведущей через сад. – А если вы сомневаетесь в этом, все, что нужно, – поглядеть на Его цветы. – Кивнул в подтверждение простой истины и спросил: – А у вас есть сад?
– Увы, нету.
– Ах, беда! Такое благо – смотреть, как все растет. Придает смысл жизни.
Старик подошел к двери и открыл ее, став в сторонке, чтобы дать Брунетти пройти в длинный коридор монастыря.
– А дети берутся в расчет? – Брунетти улыбался. – Их у меня двое.
– О, дети берутся в самый большой расчет! – Монах тоже ему улыбался. – Ничего нет прекраснее, и ничто так не славит Бога.
Комиссар, все еще с улыбкой, кивнул в полном согласии – по крайней мере, с первой частью утверждения. Монах остановился перед какой-то дверью и постучал.
– Прямо заходите, – предложил он, не ожидая ответа. – Падре Пио говорит нам: «Никогда не задерживайте тех, кто хочет меня повидать».
С улыбкой, похлопав его по руке, монах удалился к своему саду и своей сирени – Брунетти всегда считал, что это и есть райский запах.
За столом сидел высокий человек и писал. Когда появился незнакомец, он поднял глаза, отложил перо и встал; вышел из-за стола и направился к посетителю с протянутой рукой, с загорающейся в глазах улыбкой, которая затем двинулась ко рту.
Губы у священника такие красные и полные, что всякий увидевший его впервые немедленно сконцентрирует на них свое внимание, подумал Брунетти. Но душу его отображают глаза: серо-зеленые, в них живое любопытство и интерес к окружающему миру. Высокий, очень сухопарый, что подчеркивается длинными складками облачения ордена Святого Креста. Ему, должно быть, хорошо за сорок, но волосы все еще черные, а единственный признак возраста – проступающая на макушке природная тонзура.
– Виоп giorno, – произнес он теплым голосом. – Чем могу помочь вам? – Голос, хотя и с волнообразной венецианской каденцией, лишен городского акцента. Возможно, из Падуи, решил Брунетти.
Прежде чем он успел ответить, священник заговорил вновь:
– Но простите меня – разрешите предложить вам сесть. Сюда, пожалуйста! – И вытащил один из двух небольших мягких стульев, слева от стола.
Подождал, пока посетитель сел, после чего опустился и сам напротив.
Внезапно Брунетти исполнился жгучим желанием как можно быстрее провести необходимую процедуру и покончить со всем этим – с Марией Тестой и ее историей.
– Я хотел бы поговорить с вами о члене вашего ордена, отец.
В комнату ворвался порыв ветра, зашуршал бумагами на столе – вот она, многообещающая весна. Окна открыты во дворик, запах сирени льется внутрь.
Священник заметил его взгляд:
– Мне кажется, я весь день придерживаю бумаги на столе одной рукой, – смущенно улыбнулся, – но сезон цветения сирени так короток и я хочу оценить его в полной мере. – Он на миг опустил глаза, потом поднял их на сидящего напротив. – Полагаю, это такая разновидность обжорства.
– Вряд ли это серьезный порок, отец, – отозвался Брунетти с легкой улыбкой.
Священник благодарно кивнул в ответ:
– Надеюсь, это не прозвучит грубо, синьор, но думаю, должен спросить вас, кто вы, прежде чем обсуждать с вами члена нашего ордена. – С той же смущенной улыбкой он протянул руку на половину расстояния, разделявшего их, – ладонь развернута в просьбе о понимании.
– Комиссар Брунетти, – назвался он, обходясь без дальнейших комментариев.
36 
