Когда Брунетти кивнул, доктор воскликнул:
— Maria Vergine [7], боюсь, мэру это совсем не понравится.
— Пусть тогда мэр сам и выясняет, кто это сделал, — парировал Брунетти.
— Пожалуй, так. Я сказал глупость. Прости, Гвидо. Лучше бы нам подумать о его семье.
И словно по заказу, один из троих полицейских в форме подошел к дверям и сделал знак Брунетти. Выйдя в коридор, тот увидел Фазини, а рядом с ним женщину и решил, что это дочь маэстро. Она была высокая, выше директора и даже самого Брунетти, а венец белокурых волос еще добавлял ей росту. Как и у маэстро, у нее были несколько славянские, выступающие скулы, и голубые глаза совершенно ледяной прозрачности.
Едва Брунетти появился из двери гримерной, как женщина, оторвавшись от директора, сделала два стремительных шага вперед.
— Что случилось? — спросила она с сильнейшим акцентом. — Что-то случилось, да?
— Я сожалею, синьорина… — начал Брунетти. Не слушая, она перебила его:
— Что такое с моим мужем?
Несмотря на удивление, Брунетти все-таки догадался шагнуть чуть вправо, заблокировав вход в гримерную.
— Синьора, я прошу меня простить, но было бы лучше, если бы вы туда не входили.
Ну почему они всегда знают заранее, что ты собираешься сказать? В чем тут дело — в интонации, или мы сами неким звериным чутьем по каким-то ноткам в голосе догадываемся, что нам принесли весть о смерти?
Женщина шатнулась вбок, словно от удара, стукнувшись бедром о клавиатуру рояля — какофония звуков заполнила коридор. Чтобы не упасть, она оперлась негнущейся рукой о клавиши, выжав из инструмента еще один режущий ухо аккорд. И, произнеся что-то на языке, которого Брунетти не знал, поднесла ладонь ко рту жестом настолько театральным, что он не мог не быть искренним.
В это мгновение комиссару показалось, что он всю жизнь только этим и занимается — сообщает людям о том, что их любимые умерли или, хуже того, убиты. Его брат Серджо, рентгенолог, носит на лацкане специальный жетон, меняющий цвет при передозировке излучения. Будь у него самого какое-нибудь подобное устройство, регистрирующее горе и боль, оно бы сменило свой цвет уже много лет назад.
Женщина открыла глаза и посмотрела на него.
— Я хочу его видеть.
— Думаю, не стоит, — и в самом деле не стоило.
— Что там произошло? — Она попыталась взять себя в руки, и ей это удалось.
— Полагаю, это яд, — на самом деле он в этом даже не сомневался.
— Его кто-то убил? — Изумление в ее голосе казалось неподдельным. Или очень хорошо разыгранным.
— Мне очень жаль, синьора. Сейчас я не могу дать вам ответа. Вас кто-нибудь сможет проводить домой?
Где-то сзади грохнул взрыв аплодисментов, они накатывали волна за волной. По лицу женщины не было понятно, слышит ли она их или его слова, она лишь молча, не отрываясь, смотрела на комиссара и беззвучно шевелила губами.
— Скажите, синьора, тут, в театре, есть кто-нибудь, кто мог бы вас проводить до дома?
Она закивала, наконец поняв.
— Да-да, — и добавила тихонько — Мне нужно сесть.
Он был готов и к этому — к дыханию повседневности, обдувающей человека после первого удара. Именно этот порыв и валит с ног.
Взяв женщину под руку, он вывел ее из коридора. При своем высоком росте она оказалась хрупкой, почти невесомой. Единственным подходящим местом ему показалась какая-то кабинка слева, забитая световыми табло и другим непонятным оборудованием. Усадив даму на стул перед одним из таких табло, комиссар знаком подозвал полицейского, только что появившегося из боковой кулисы, в которой столпилось множество людей в сценических костюмах, — исполнители выходили на поклоны и снова сбивались в кучки, едва занавес опускался.
— Сходите в буфет и принесите рюмку бренди и стакан воды.
Синьора Веллауэр сидела на деревянном стуле с прямой спинкой, вцепившись обеими руками в сиденье и упершись взглядом в пол, и время от времени покачивала головой, словно что-то отрицала, отвечала отказом в немом внутреннем диалоге.
— Синьора, синьора, ваши друзья — в театре?
Она не реагировала, продолжая свою неслышимую беседу.
— Синьора, — повторил он, на сей раз коснувшись ее плеча, — ваши друзья — они тут, в театре?
— Вельти, — отозвалась она, не поднимая взгляда, — я попросила их встретить меня после спектакля.
Полицейский вернулся с рюмкой и стаканом. Брунетти протянул рюмку женщине: