— Что нам надо, — размышлял однажды Леон, — так это не перекупать у викингов и не пытаться действовать в обход, а попробовать завладеть их импортом.
Они сидели в тени под скалой, неподалеку от железнодорожных путей, и глазели на французских девчонок, как те шли по Фронт-стрит в свою ecole secondaire.
— Они каким-то образом ухитряются вывозить товар из Штатов, а потом распространяют его по стране. Если б нам удалось присосаться с этого конца, им ничего бы не осталось, как считаться с нами.
— Ага, — поддакнул из-за облачка марихуаны Клык. — Звучит разумно. Почему бы нам и не приняться за это?
— Потому что этого же хотел и Кенга, — сказал Кевин. — Из-за чего и сгинул.
Итак, они остались втроем: Леон — большой болтун, но никак не лидер, Кевин, вовсе не имевший склонности руководить, и Клык, чья способность брать на себя ответственность не обсуждалась. На эту-то унылую сцену и ступил Рыжий Медведь, соблазняя их волшебством гадания и возможностью разбогатеть. Какой наркоман против этого устоит?
Рыжий Медведь быстро освоился в Алгонкин-Бей и покорил его, считай, ничем другим, кроме как красивой внешностью и колодой карт. Его часто можно было видеть в Эверетт-баре на Самнер-стрит, в последней из самостоятельных кофеен. Рыжий Медведь сидел за угловым столиком со своей колодой карт, и вскоре люди потянулись к нему. Эверетт не возражал: в конце концов, он привлекал в кофейню посетителей. Они брали кофе и подсаживались к Рыжему Медведю — погадать. Они знали, что гадает он хорошо — еще бы, за такую-то цену: семьдесят пять монет! Давал он и астрологический прогноз, что стоило в два раза больше.
Поговорить с ним бывало трудно, потому что столик постоянно осаждали любители гадания. Кевин не знал, сколько заколачивал Рыжий Медведь, но видать, приличные суммы, налогом, естественно, не облагаемые. При этом он знакомился с разными людьми. К нему захаживали местные музыканты, разок заглянула и парочка парикмахеров, в свою очередь рассказавших о нем своим клиентам. Он уверял, что выступал некогда в Торонто в качестве модели, для чего внешность у него, конечно, была подходящая. Однако Кевин подозревал, что зарабатывал он не только этим.
Порой, когда он бывал свободен от своих гаданий, он ради разнообразия общался с Кевином и Леоном. Он угощал их высокосортной марихуаной — лучшей им пробовать не доводилось. Пару раз водил в кино и всегда платил за выпивку, хотя сам пил немного. Он терпел даже Клыка. Как и двум его друзьям, Кевину льстило такое внимание, хотя настороженность он все-таки испытывал.
По прошествии нескольких месяцев Рыжий Медведь стал неотделим от их жизни. Постепенно он поведал им и о другом своем бизнесе — перевозке по стране средних размеров пакетиков с кокаином и героином.
— Ты с викинг-байкерами давай поосторожнее, — предупредил его Кевин. — Мы же тебе рассказывали, что случилось с Кенгой.
— Байкеры меня не волнуют, — сказал Рыжий Медведь. — У меня есть защита.
— Защита?
Вместо ответа Медведь указал на небо.
Однажды в холодный день конца апреля или начала мая — до сезона мошкары — они устроились на берегу. Рыжий Медведь разжег великолепный костер — жертвенный костер, как он его назвал. Пламя горело ровно и ярко в течение нескольких часов. Леон и Клык тоже сидели рядом, на небе мерцал Млечный Путь, с озера дул ветерок. Волны тихо плескались о берег. Дальше по берегу шумно праздновала какая-то компания, но настроение нашей четверки было созерцательным, если не сказать — торжественно-серьезным.
Они обменивались историями жизни. Леон, тыча палкой в подошвы своих грубых башмаков, счищал с них грязь и делился воспоминаниями о прошлом. Он был единственным сыном сильно пьющих родителей, один из которых убил другого, когда Леону было шестнадцать лет, и, видимо, получил пожизненное. Шрам на лбу у Леона от матери, запустившей в него тостером. Клык уставился в огонь. На его лице играли отсветы костра, когда он рассказывал, что в семье он младший из семи детей, что мать его вдова, разрывалась на трех работах и никогда не знала, который из сыновей угодит в тюрьму. На этот раз Кевин был не очень словоохотлив. Родителей он лишился десяти лет. Увлекся поэзией. Из колледжа вышибли на втором курсе. Пристрастился к героину. Потом бросил. О том, что он колется сейчас, Кевин не сказал — ни к чему обременять друзей чрезмерной информацией.
Втроем они воззрились на Рыжего Медведя. Ведь до сих пор они знали о нем лишь то, что жил он раньше в резервации где-то на севере.