59 
— Не знаю. Что-нибудь совершенно нейтральное, но так, чтобы мы оба понимали смысл.
И они придумали этот шифр, которым он сейчас и воспользовался, нервно сжимая трубку:
— Милая, по-моему, погода что-то портится.
«Погода портится». Это и был условленный шифр. Пару раз это срабатывало. Примерно столько же — не срабатывало.
— Нет, Джон, погода не портится. На небе ни облачка, и все прекрасно.
— Я говорю тебе, что я вижу, а не что ты чувствуешь.
— Погода не портится. Господи. Как ты можешь говорить мне такое! И это каждый раз, когда я уезжаю или проявляю хоть малейшую независимость!
— Успокойся, лапочка. Ляг, отдохни и постарайся трезво…
Она швырнула трубку.
Кардинал принял душ и лег. Документальный детектив на его тумбочке так и остался нераскрытым. Он не знал, как быть с Кэтрин. Если он сейчас явится в Торонто, это совершенно убьет ее, подорвав ее авторитет в глазах студентов. Если же он не предпримет никаких шагов, ей может стать хуже. Пусть она не теряет рассудка. Пожалуйста, пожалуйста… Пусть вернется домой в хорошем состоянии.
Он щелкнул выключателем. Потом заставил себя сосредоточиться на мыслях о Терри Тейт.
22
— Я здесь чужой, Дейв. Ей-богу. Мне здесь обрыдло. Я поэт, а не убийца! Да, я употребляю, и мне это нравится. А еще больше нравится, что это бесплатно. Но убивать людей — нет уж. Мне этот претит. Я это не приемлю. Совершенно и безоговорочно.
Знакомое всем лицо Леттермана ощерилось его знаменитой щелистой улыбкой. Я такой же, как ты, обычный парень, говорила эта улыбка, и не стану ловить тебя на слове.
— Бросьте, Кевин. Что вам мешает уйти отсюда? Чего вы медлите, якшаясь с этими двумя психопатами?
— Мне нужно время, Дейв. Да и не отпустят меня просто так эти парни. Слишком много я знаю. Мне надо придумать, как уйти, не рассердив их. Вам легко сидеть тут и забрасывать меня вопросами! Вы не пережили того, что пережил я. Не видели, как ваш друг… ну, да, положим, другом мне Клык не был, но все равно — ваш приятель получает пулю в башку и как потом его забивают до смерти бейсбольной битой. Если бы вы это видели, так уж, поверьте мне, вам бы тоже потребовалась доза. Так что спасибо, что пригласили на интервью, Дейв, но мне пора: дела, знаете ли… Adios, amigo.[3]
Кевин вдруг засомневался, мысленно он проговаривал беседу с Леттерманом или же говорил вслух. Он прятался в зарослях за хижиной Леона, и мошкара буквально сжирала его заживо. Он приказал себе успокоиться, собраться. Нельзя разговаривать с самим собой, если готовишься совершить набег на личные запасы Леона, предназначенные к сбыту. Не время. Леон больше не партнер по бизнесу. Леон — злодей. И Рыжий Медведь — тоже.
Тогда зачем же этот риск? Ответ был ему ясен: потому что я злостный наркоман и сейчас мне надо получить дозу. По-настоящему надо. Если сейчас, немедленно, я не сниму стресс, я умру.
Хижина стояла темная. Кевин приблизился на несколько шагов. Леон находился у Рыжего Медведя. Эти полоумные негодяи все больше теперь становились неразлей вода. План Кевина состоял в том, чтоб ловко стибрить щепотку из запасов Леона и быстренько насладиться ею. Только так сможет он пережить этот момент, несомненно тяжелейший за всю его жизнь. Основного запаса он трогать не будет.
Основной запас, их кормилец и источник их доходов, был заперт в каменном блочном сарайчике без окон, расположенном дальше по берегу. За его неприкосновенность отвечал Леон, державший ключи постоянно при себе.
Кевин стоял прислушиваясь. Тишина. Из хижины — ни звука. Надо быть осторожным: мало ли что они там в хижине задумали. Он вспомнил, как кровь текла по затылку Клыка, как странно он шел пошатываясь — видно, тело не повиновалось сигналам мозга.
— Поехали, — сказал Леон, прикончив Клыка. — За рулем теперь я.
Он бросил бейсбольную биту в багажник «транс-эма» и сел на водительское место. Кевин сел рядом с ним. Кресло было еще теплое после Клыка.
Леон выезжал со стройки медленно — у машины низкая посадка, как бы не пробить картер двигателя на таких рытвинах, — но глаза его горели возбуждением, а щеки пылали так, будто он только что выиграл престижную гонку.
— Нет, ты видел, как этот кретин пытался уйти? Вот что значит не соображать ничего, не понимать, что все кончено и нечего трепыхаться! Две пули в голову я ему запузырил. Две! А он еще рвется тут расхаживать! Ты видел?
59 
