Миссис Тилли прикрыла глаза рукой и несколько секунд раздавались всхлипывания. Делорм отыскала коробку с бумажными платками «Клинекс».
— Миссис Тилли, вы абсолютно уверены, что не встречали больше никого из друзей Морриса или его товарищей по работе? — спросил Кардинал. — Это крайне важно.
— Боюсь, что Моррис был не из тех, кто любит приводить в дом гостей. Старался не делать этого. Он был парень компанейский, но к вечеру предпочитал приходить домой один — и всегда так, с самого раннего детства.
Было нетрудно понять, что миссис Тилли практически ничего не знала о делах сына. После еще нескольких вопросов и ответов она проводила их к дверям; плетясь вперевалку за ними следом, она не переставала извиняться, что не так много смогла им рассказать, и прочувствованно благодарила их за доброту.
— Вот с чем я никогда не смирюсь в убийствах, — сказала Делорм, когда они уже сели в машину, — так это с тем, что жертвами их становятся не только убитые, но и их близкие.
— Мы обязаны отыскать парня, который это сотворил, Лиз. Разве не для этого вся наша служба? Расскажи мне об этом Сэме Динсе, о котором ты упомянула. По-моему, в этом вопросе ты меня обштопала.
— Это потому, что я общаюсь в более интересных кругах, чем старшие инспекторы вроде тебя.
— Герои прошедших лет, развалины вроде меня?
— Именно. А Сэмми Динс живет в своего рода общине. В Гринвуде, как нам и сказала миссис Тилли.
В свое время Гринвуд был одним из первых районов строившегося Алгонкин-Бей. Здешний адрес считался как бы элитным, но Гринвуд, как, впрочем, и многое в Алгонкин-Бей, растерял часть своего престижа. Ныне район этот — убежище небогатых пенсионеров, приют малолитражных автомобилей, припаркованных возле кирпичных домиков с их ярко-зелеными лужайками. Некоторые же из улиц вообще утратили всякую живописность.
Одной из таких и была Марсден-роуд, протянувшаяся за ночным магазином Беккера и насчитывавшая всего три дома. В первом обитал какой-то псих, не снимавший даже в жару старой, времен Второй мировой войны, шинели. Второй дом выгорел в пожаре, случившемся два года назад, но из-за каких-то налоговых сложностей не ремонтировался и не сносился.
Последним же на этой улице было двухэтажное строение, некогда белое, теперь же приобретшее серо-черный оттенок. Еще не полностью вытоптанные участки газона покрывал мусор. Выбитые окна загораживали покоробленные листы фанеры. Сквозь асфальт подъездной дороги пробивались сорняки, там же громоздился «малибу» 70-х годов, выглядевший так, будто его сбросили с крутизны.
— Вот прислушайся, — сказал Кардинал, подъехав к дому.
— К чему это?
— Слышно, как машина покрывается ржавчиной. Я ясно различаю звуки.
— Не знала, что ты автомобильный фанат.
— Я и не фанат. Просто терпеть не могу, когда за машиной не следят.
Они поднялись на переднее крыльцо и громко постучали.
— Солнце еще высоко, — сказал Кардинал. — Почему ты считаешь, что они уже проснулись?
Делорм опять постучала в дверь.
— Мне плевать, проснулись они или не проснулись.
За дверью послышалось:
— Кто там?
— Полиция. Откройте.
Кардинал взглянул на часы:
— Сколько времени им потребуется, чтобы спустить в унитаз улики, как ты думаешь?
— Да не больше минуты. Поднаторели.
Дверь открылась, и перед ними предстал молодой человек в одежде, которая была ему велика номера на два. Один глаз косо прикрывала сальная челка.
— Предупреждаю, что у меня уже есть адвокат, — сказал он, — так что без него отвечать на ваши вопросы я не собираюсь.
Типичный потребитель героина, подумал Кардинал. У них всегда вид, как из преисподней, а говорят с трудом, будто словам приходится прорываться сквозь толщу воды.
— Мы не по вашу душу, Сэмми, — сказала Делорм. — Во всяком случае, в данный момент. Можно войти?
— А ордер у вас имеется?
— И обыска мы делать не будем, — заверил его Кардинал. — Хотим лишь задать несколько вопросов по поводу Морриса Тилли.
— Клыка? Я его уже сколько дней не видел.
— А когда видели в последний раз?
— Вот уж не знаю. Давным-давно. В прошлой жизни.
— А поточнее нельзя? — сказал Кардинал.
— Да в чем дело-то? Вы что, опять его замели?
— Кто-то выпустил в него две пули и размозжил ему череп бейсбольной битой.
— О господи, это уж чересчур. Перебор то есть.