92 
В ужасе они бросились бежать и наткнулись на двойную стену полицейских в касках; вооружившись плексигласовыми щитами, те готовились пресечь любые беспорядки.
Арбитр, сохранявший спокойствие среди всей этой суматохи, шутил со своими помощниками у линии вбрасывания, а местные игроки терпеливо ждали прекращения военных действий в центре площадки.
— Мило здесь... — неуверенно сказал я.
— Добро пожаловать на олимпийский стадион! Тиффози у «Лацио» немножко дерганые, но вообще-то они не злые, — ответил Тененти. — Это часть местных обычаев. Надо, чтобы противник дрожал от страха, выходя на поле, иначе с таким же успехом можно было бы играть все матчи в гостях.
— И скоро они начнут гоняться за мячом?
Тененти посмотрел на часы.
— Телетрансляция начнется через минуту-другую. Старшие в командах тиффози остановят своих ребят, чтобы не помешать прямому эфиру. Начальство клубов хорошо им платит за это. Повторяю, это местный обычай...
Когда я увидел, что Тененти направился к группе бритоголовых, расположившихся на центральной трибуне, мне стало совсем не по себе.
Их было человек двадцать, в походных ботинках, в которых так удобно драться ногами. Они сидели ромбом в углу трибуны, отдельно от других зрителей. Несмотря на весеннее тепло, все они были в обязательных черных куртках-бомберах с эмблемами, которые, по-моему, уже лет шестьдесят как устарели.
— Это тоже местный обычай? — тихо спросил я у Тененти.
— Нет, — ответил он, по-прежнему идя к ним. — Эти типы — сущая погань. Дрянь, каких мало. Походы на матчи — для них культурное мероприятие. В футболе они не разбираются, их дело — уличные драки. Они воспринимают игру как разминку перед главным спортивным мероприятием — охотой за болельщиками другой команды. Сам понимаешь, к ним в лапы лучше не попадаться. Мерзавцы вроде них водятся на всех стадионах. Здесь они просто немного больше выделяются, чем в других местах. Руководство клуба уже давно пытается их выселить, но каждую неделю они все равно появляются на одном и том же месте. Интересное явление с точки зрения антрополога...
— Плевать мне на антропологию, Серджо. Зачем ты меня сюда привел?
— Не заводись, Алекс. Я их тоже не люблю, но они могут быть нам полезны.
От бритых нас отделяли каких-то два метра. Тененти выглядел все таким же невозмутимым. Я старался замедлить шаг, мне все меньше хотелось следовать за ним.
— Откуда ты знаешь этих ребят? — спросил я.
— Ну, можно сказать, мы много раз встречались на поле боя. Подожди меня здесь.
Тененти подошел к группе. При его приближении человек, сидевший у самой лестницы, великан с бритым черепом, на котором был вытатуирован огромный кельтский крест, встал и сунул руку в карман куртки. Не требовалось обладать даром ясновидения, чтобы понять, что его пальцы легли на рукоятку ножа со стопором, лезвие которого, судя по свирепой роже его обладателя, наверняка было не короче двадцати сантиметров.
Тененти, казалось, это совершенно не волновало. Он встал перед чудовищем.
— Мне надо поговорить с Дорианом.
Бритоголовый не ответил. Отвернувшись, он вопросительно посмотрел на кого-то сидящего сзади. Ответ был положительным, потому что он кивнул и посторонился.
Тененти преодолел препятствие без помех. Со мной все пошло не так гладко. Когда я добрался до татуированного орангутана, он остановил меня. Положив руку мне на грудь, монстр оглядел меня с ног до головы.
По неодобрительному взгляду я понял, что моя внешность не соответствовала основным эстетическим воззрениям этого животного. Мало того, что я никогда не занимался культуризмом, так еще и не украсил свою кожу названием какой-нибудь немецкой группы «тяжелого металла».
Если бы различия между нами этим и ограничивались, мы, быть может, смогли бы лет через десять-двадцать завязать дружеские отношения или, по меньшей мере, не обращать друг на друга внимания в ближайшем будущем.
Но дело обстояло не так просто. В плане культуры вероятность найти для нас с ним общий знаменатель приближалась к нулю. Будь я более безрассудным, я мог бы признаться ему в том, что со старших классов школы подписываюсь на журнал «Inrockuptibles»,[2] стараюсь не пропускать фильмов Тима Бертона, а моего любимого писателя зовут Исаак Башевиц Зингер.
Такое признание, мало того, что обеспечило бы мне вечную неприязнь господина Лысоголового и всей его команды, так еще и стало бы верной причиной моей смерти, причем в самом ближайшем будущем. Любовь к боксу могла бы хоть как-то возвысить меня в его глазах, но мне не хотелось состязаться в благородном искусстве с десятком амбалов, да еще и вооруженных железными прутьями.
92 
