– Она возвращается!
Сон оборачивается кошмаром. Тетка со змеиными глазами показывается из-за угла. В свете окон она кажется облитой кровью. Теперь я уверена на сто процентов: это ее присутствие превращает мир «поля» в такое жуткое место. Что она сделала с моей Маринкой там, за углом? Убила, как и грозилась?
Не помня себя от страха, я вцепилась в Макса.
– Помоги мне!
Но Макс молчит.
– Она меня убьет!
– Я все сказал, – говорит Макс и отступает на шаг, выпихивая меня навстречу страшной тетке.
Тетка была уже в двух шагах. Я отцепилась от Макса и бросилась ей навстречу. Мы схватили друг друга одновременно: длинными ногтями она впилась в мои плечи, а я ухватила ее за костлявые запястья.
– Это я придумала бросать камни в фонарь! И в окно я попала! – крикнула я, опередив ее. – Я, а не Маринка!
Тетка смотрит на меня стеклянным взглядом, распахнув пасть для крика, а в моей душе расцветает торжество. Я больше не боюсь. Тем, кто сражается за правое дело, страх, похоже, действительно неведом. Успев в течение доли секунды ощутить себя бесстрашной и беспредельно сильной, я ухмыляюсь тетке в лицо и падаю в обморок.
Тьма в глазах понемногу рассеивается, картинка и звук возвращаются. Я чувствую, что Макс на руках несет меня прочь от этого дома. Тетки поблизости нет. Улица Школьная, мимо проезжают автомобили, кружится редкий снег.
– Я сама могу идти, – говорю невнятно, вырываясь из рук Макса. Он меня беспрекословно отпускает, ставит на землю, поддерживая за плечи. Меня мутит и шатает.
– Я поймаю тебе машину до дома, – слышу я его голос. – Тут недалеко, всего пара остановок.
Заснеженный асфальт качается у меня под ногами, как прошлой зимой, когда мы с Маринкой выпили из интереса полбутылки бренди; закрываю глаза – и меня уносит, уносит, крутит в каких-то тошнотных звездных лабиринтах.
Макс ловит машину, довозит меня до улицы Савушкина, высаживает, расплачивается с водителем. Я молчу, переставляю ноги, как кукла. Не понимаю, в каком я мире; да мне уже все равно, мозг перегрелся из-за стрессов и отключился.
– Ну, все, – устало говорит Макс. – Дойдешь до парадной или проводить? О, смотри, твоя мама идет. Здравствуйте, тетя Света.
Моя мама. Самая настоящая, обычная, реальная мама.
– Добрый вечер, Максик. С Гелечкой гуляли, по такому холоду? Ну-ка, быстро к нам. Чай пить, греться! Геля, ты, конечно, без перчаток?
Интересно, я все еще вижу сон? Так бывает: просыпаешься во сне, встаешь, выходишь из дома, идешь в школу, потом просыпаешься снова, и оказывается, что ты все еще в постели. Если это сон, то где я теперь? И кто я теперь? Геля – мастер реальности, безнадежно заблудившийся между мирами, застрявший в какой-то пространственно-временной петле? Девятилетняя Геля, которой снится сон о том, как она разбила фонарь и погибла, прибитая на месте маньячкой-теткой, и спустя многие годы встречает себя на месте гибели? Если я все еще в мире поля, то это страшно, страшнее всего. Потому что я не могу распознать, где проходит грань, отделяющая его от реального мира. Сама себя загнала в ловушку. Теперь я никогда не буду полностью уверена, что мир, где я живу, – настоящий. Что моя улица, мама, училище, книги, Макс – это реальность, а не декорации, в которых пытается найти себя неизвестно кто. В смысле, я.
Я пришла домой, на автомате поужинала и легла спать с чувством глубокой тоски и ощущением полной нереальности происходящего. На следующее утро все было как обычно. Кроме сумбурных жутковатых воспоминаний о прошедшем вечере. Спокойнее было думать, что все приснилось. Скорее всего, так оно и было.
А Сашину видеокассету я решила отдать Эзергили – пусть разбирается, раз такая крутая.
ГЛАВА 18
Глумление над Авраамом. Саша посещает училище
Придя вечером в мастерскую, я увидела нечто странное. Иван стоял, склонившись над столом, и на что-то пристально смотрел, со свистом переводя дыхание. Его лицо злорадно-свирепым выражением напоминало маску демона из альбома по японскому искусству.
– Ты чего зубы скалишь? – спросила я.
– Пусть доказывает! – прошипел Иван, не отрывая глаз от одному ему видимой картины.
Эзергиль и Катька наблюдали за ним издалека с каким-то нехорошим удовольствием, время от времени перешептываясь и хихикая. Иван ничего не замечал.
– Чего он делает? – спросила я у девчонок.
– Над Авраамом глумится, – со смешком ответила Эзергиль. – Сотворение мира, попытка вторая.