На улице под неторопливыми шагами заскрипел песок.
Это оказалась не принцесса. Скорее — королева. Лет сорока, с хорошо развитыми формами и густыми темными кудрями. Естественно — под здешним солнцем без хорошей копны волос человеку долго не протянуть. Тепловой удар обеспечен.
Одета она была в длинное белое платье с широкими проймами для рук. Единственным украшением служил длинный тонкий красный поясок; он вился сложным кружевным плетением от талии вверх, плотно прижимая ткань к телу, подчеркивая высокую грудь и широкие бедра. У женщины сохранилась отличная фигура, только не того модного ныне дистрофичного типа «ноги — спички, талия — кошачий хвост». Ее красивое, здоровое и сильное тело могло вызвать зависть и у Кшесинской, и у Павловой, и у жизнерадостных девушек, которых так любят показывать в хронике сталинских годов… Если только они не плод моей больной фантазии…
А вот на ногах у нее оказались не туфельки, и даже не кроссовки, а обыкновенные обмотки. Серая грубая ткань, обернутая вокруг ступни и голени, и туго обвязанная алым ремешком — по типу высокой шнуровки древнегреческих сандалий.
— Эй, охотник, ты еще здесь?
— Куда же я денусь? — выглянул я в калитку.
— Вот, — протянула она сверток, — рапсаны и старая рапсодия. Отдашь, когда себе новые сделаешь.
Я втянул подачку к себе за забор и развернул. В ней оказались два куска ткани, похожей на мешковину, длинная черная лента и широкий отрез с большой дырой для головы посередине. Похоже, этот вид одежды и назывался здесь «рапсодией». Прикрыв наконец-то наготу, я тихонько зашипел от боли в обожженных плечах, подвязался сложенным в несколько раз пояском и вышел к «королеве».
— Вот ты какой, лунный охотник… — она окинула меня оценивающим взглядом и потребовала: — Рапсаны одень, ноги испортишь.
— Эти? — я взялся за куски мешковины, стараясь обмотать их вокруг ног примерно так, как это выглядело на женщине. Она с интересом наблюдала за моими манипуляциями. Вскоре на губах ее заиграла улыбка.
— Ты что, рапсанов никогда не видел?
— Нет…
— Дай сюда! — она присела на корточки, быстро и плотно обернула мои ноги, потом сверху вниз затянула ремешком.
— Понятно?
— Попробовать надо… — осторожно ответил я.
— Да? — она выпрямилась и пытливо заглянула в глаза. — Ты правда никогда их не носил? Твои ноги слишком изнежены для босых прогулок…
— Я всю жизнь ходил в ботинках.
— А что такое боти-нки?
Я промолчал. Как можно объяснить, что такое ботинки?
— Боти-нки, — задумчиво потянула женщина. Пурпурные брови и ресницы — такова, видать, здешняя мода — нисколько не портили ее лица. Голубые глаза, чуть вздернутый нос, розовые губы, золотисто-коричневая кожа. Неброская, приятная красота. — Ботинки… Конечно, ты мог прокрасться из Долины Драконов так, что тебя никто не услышал в Говорящей Скале. Тебя могли выбросить голым из Небесного Города, хотя такого никогда и не было… Но не знать рапсанов… Боти-нки… Похоже, ты действительно упал с Луны…
— И так треснулся, что память отшибло. Где я вообще нахожусь?
— Так прямо и не знаешь? — засмеялась она. — Это поселок охотников на драконов. А приехал ты за плотью. Больше здесь искать нечего.
— Плоть? Зачем?
— Кости дракона — это тело дракона, сердце дракона — это любовь дракона, мясо дракона — это жизнь дракона, зубы дракона — это воля дракона, мозг дракона — это смерть дракона… — слегка нараспев проговорила она. — Если дать самому холодному и жестокому человеку съесть хоть немного сердца дракона, он начинает жаждать любви, если дать мяса, человек, даже смотрящий в лицо смерти, оживет, любые болезни отступят, любые раны затянутся. Если съесть немного мозга дракона, то душа отправится в черные владения Повелителей Зла, пройдет путями Смерти и рождений, но всегда сможет вернуться обратно.
— А кости дракона?
— Порошок из костей дает силу самой истощенной земле, и плоды ее сохраняют здоровье. Поэтому в нашем поселке никто и никогда не болел.
— Где же тогда все люди?
— Люди?.. — она смолкла, отвернулась, долго и угрюмо смотрела вдоль улицы, весело шевелящийся оранжевыми вихрями, потом вздохнула. — Последнего дракона закололи больше ста лет назад. С тех пор в нашей долине убивают только людей.
Я невольно поежился, и тут же вскрикнул от острой боли в плечах.