— Что тебе удалось?.. — вкрадчиво поинтересовался я. И, воспользовавшись Гришиным замешательством, задал второй вопрос. — Откуда ты знаешь Малха?
— Но… Ты сам рассказывал…
— Когда? — я усмехнулся, обнажив крепкие белые клыки. — Может и про СПИДные похождения тоже я тебя рассказывал?
Капелевич попятился, уползая с дивана, двигаясь в сторону двери, но я ласково сгреб его за грудки и слегка придушил воротником рубашки.
— Так значит, я у тебя не первый?.. Значит, у меня за спиной жить спокойнее?.. — словно щелкнул переключатель в моих мозгах, и внезапно все встало на свои места: и ежедневные визиты Гриши Капелевича с бутылкой водки, и его осведомленность в делах мира из моих снов, и рассказ о другом таком же путешественнике, и его слова о спокойной жизни за моей спиной… — Так ты меня воспитывал, жидовская рожа?.. Значит, я рвал жилы, чтобы тебе жилось полегче? Значит, били меня для твоего спокойствия? И резался я насмерть за твой покой? Значит Тхеу погибла только для того, чтобы ты урок мне мог дать? Так, ублюдок? Воспитатель хренов? Чужой кровью себе телохранителей воспитываешь? Чем она тебе помешала, тварь?!
— Хочешь… я во всем виноват? — захрипел Гриша и внезапно врезал мне коленкой промеж ног. Руки невольно разжались и сползли на низ живота, а Капелевич наклонился и заорал, брызгая слюной. — Я виноват, да?! А почему ты ныл, как нашкодивший щенок?! Ныл, а не дрался?! Почему в Горных Садах ты остался на верную смерть, а внизу даже глаз поднять боялся? Почему ты не резался с Кюгом за свою Тхеу так, как резался с ним наверху? Что изменилось? Ты что, росту вдвое больше стал? Goddamn! Да ни хрена подобного! Ты сдал ее сам! Почему Ирка осталась с тобой, а Тхеу нет? Да потому, что за первую ты дрался, а за вторую не стал! И в этом виноват я? В зеркало на себя посмотри, дракон хренов.
Боль отпустила, сменившись вполне терпимой резью. Я разогнулся. Но на Капелевича бросаться не стал. Почему? Потому, что он был прав. Бесплатных пирожных не бывает. Если бы я не рвал душу, слушая крики Тхеу, если бы не дрался насмерть с шери и охотниками, если бы не принял на свою совесть жизнь тех, кого считал врагами, то разве решился бы гнаться за хищниками, укравшими Ирину? Плакал бы в отделении милиции, да бегал по моргам. И в лучшем случае получил бы ее труп. Неужели моя Иришка не стоила такого урока? А Гриша… Он ведь, мерзавец, не один в нашем доме для престарелых работает. Почти пятьдесят нянечек, медсестер и врачих теперь на меня надеются. Четверо из них поехали вчера в санаторий. И, между прочим — впервые в своей жизни…
— Ладно, будем считать, что урок усвоен и окончен, — сказал я, и добавил от всей души: — Но ты все равно порядочная сволочь.
— Ну, во-вторых, драгоценный мой Игорь, — Гриша Капелевич опять уселся на диван. — Если человек сволочь, то это еще не значит, что он еврей. Очень часто бывает наоборот. А во-первых: неужели ты решил бросить свой мир на произвол судьбы?
— Этот… — подходящего названия в голову не приходило. — То ли сон, то ли гипноз?
— С каких это пор люди могут питаться во сне? Или приобретать во сне драконьи зубы? — он продемонстрировал стакан, выгрызенный мною месяца два назад из бутылки. — Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог создать целую вселенную? Вспомни, именно ты был в этом мире полноценным человеком. Именно ты выдержал экзамены, именно твоя любимая девушка оказалась в том мире столь же цельной как и здесь… Этот мир твой. Такой же твой, как этот был моим… А к тебе от меня просочилась только муха…
— Муха?.. — удивленно охнул я, и в голове быстро прокрутились мои похождения.
— Так это был ты, разносчик заразы?
— Для кого разносчик заразы, — обиделся Капелевич, — а для кого монолитная нить, связывающая во единое целое цепь миров!
— Муха?! — расхохотался я.
— Центр Вселенной! Пусть я муха, зато во всех мирах сразу!
— И много их таких? — уже немного серьезнее переспросил я.
— Даже не представляю, — тяжело вздохнул он. — Очень часто человеку достаточно просто забыть перед зеркалом, что он обычный смертный, и внезапно увидеть в отражении зубы дракона, второй зрачок или три родинки на плече. Или заметить, — Гриша налил водку в стакан, поднял его и прищурился на меня сквозь бутылочное стекло. — Или заметить, что он способен жужжать не только над раскрытой пастью пациента.
— А над чем еще?
— Да я так, образно выразился, — Гриша залпом осушил стакан и удовлетворенно крякнул.