126 
— Я мечтал сделать это еще на балу у Рэнлигов, — сказал он. — Мне безумно хотелось прикасаться к вам. Мне нравилось, как вы смеялись. Ваш смех завораживал меня. Через него мне передавалось ваше тепло. Вы покорили меня, Хэтти. Очаровали от кончиков волос до кончиков пальцев. Я восхищался вами. И одновременно я не знал, что подумать о вашей ненависти ко мне и почему вы ушли из дома в тот день, когда я должен был обедать у вас.
— Вы тоже очаровали меня — призналась она. — Но это чувство было ново для меня. Я ничего не знаю об отношениях между мужчинами и женщинами, ваша светлость…
— Меня зовут Джейсон. Думаю, вам ничто не мешает обращаться ко мне по имени?
— Джейсон. Звучит почти как Ясон[7]. Может быть, вы и есть тот благородный греческий герой, искатель приключений?
— Он самый, — ответил он и снова поцеловал ее. — Давайте продолжим разговор о мужчинах и женщинах. Вы можете пополнить свои знания. Я хочу сообщить вам, что у вас есть возможность завладеть не только моим сердцем, но и состоянием. Такой власти надо мной не имела ни одна женщина. Должен признаться, что мне нравилось слушать все ваши словесные выпады. Представьте себе, мне нравилось чувствовать себя обескураженным.
— А когда вы ухаживали за мной, вы действительно не воспринимали меня как женщину?
«Кто бы мог предположить, что ночь закончится таким образом?» — подумал он и опять наградил ее легким поцелуем. Она была теплой и сладкой. Ему невыносимо хотелось целовать ее снова и снова.
— Вы прекрасны, а я не слепой. Но поверьте, тогда я не мог забывать о главном — вашем здоровье. Я должен был вести себя как доктор, а не как мужчина. Нельзя увиливать от своих обязанностей, Хэтти. Несомненно, если вы бы ухаживали за мной, у вас тоже не было бы другого выбора. Если бы я, будучи раненным, лежал перед вами обнаженным, разве вы бы чувствовали плотское влечение ко мне?
— Не знаю, — медленно проговорила она, слегка нахмурившись. — Я уже сказала вам, что я думаю о джентльменах. У них женщины не выходят из головы ни на один час, ни днем, ни ночью. Это было и остается для меня непонятным. О подобных желаниях у женщин мне мало что известно. С ними происходит то же самое?
— В следующий раз, когда мы будем драться на дуэли, я устрою так, чтобы мне оказаться в роли раненого. Вот тогда я посмотрю, как вы будете вести себя, будете ли вы целовать меня или держать на руках так, как я нянчил вас все это время. Вы тоже проверите свои чувства. А вообще страсть — это великое наслаждение, Хэтти.
— Возможно. Но я полагаю, что мне выпадет случай познать это при более счастливых обстоятельствах, нежели в роли сиделки после вашего ранения. — При этих словах она вздрогнула и снова припала головой к его шее. — Вы знаете, я, кажется, отчасти представляю, что это такое. Я действительно получала наслаждение от уроков фехтования с синьором Бертиоли. Да, особенно когда дело доходило до того момента, когда можно было вонзить рапиру.
Он крепче обхватил ее за плечи и закончил недосказанное ею:
— Да, Хэтти, в каждом спорте всегда бывает высшая точка, хотя это не совсем то, что я имел в виду. Азарт и удовлетворение в состязании — вещи относительные и условные. Поверьте, невозможно получить подлинное удовольствие оттого, что вы кого-то проткнете шпагой. Так бывает только в глупых любовных романах.
— А разве вам не хочется убить сэра Уильяма Файли?
В темных глазах маркиза появился зловещий блеск.
— Это совсем другое дело. Ненависть — это иная страсть. Да, я давно хотел убить этого человека. И я сделал бы это, но у меня были связаны руки. После смерти Элизабет я ненадолго вернулся в Лондон и сразу же столкнулся с Файли. Сэр Уильям — редкая скотина, но отнюдь не глупец. Он прекрасно понимал, что я лучше его владею и шпагой, и пистолетом. Поэтому он стал отрицать свою роль в жизни Элизабет и молча проглатывал мои оскорбления. Как вы помните, он так же поступил и в тот вечер, когда я вмешался в ваш с ним спор и заступился за вас.
— Я бы тоже хотела убить его, — сказала Хэтти. — Я была готова убить его после того, как узнала, как он поступил с Маврин.
Она придвинулась к нему, чтобы облегчить внезапно проснувшуюся боль в боку. Он ощутил ее грудь, прижавшуюся к его груди, и почувствовал, как в то же мгновение напряглась его мужская плоть. Ему не хотелось смущать ее и тем более отпугивать. «Черт побери, ничего не поделаешь».
Он быстро уложил ее обратно, выпрямился и склонился над ней. Она была юная, прекрасная и такая женственная, что было бы странным, если бы его тело не отзывалось подобным образом. Он снова увидел в ней загадочную девушку в маске, услышал ее смех, ощутил ее радость оттого, что кружил ее в вальсе. Теперь он хорошо знал и ту девушку, и лорда Гарри. Он знал их обоих лучше, чем любое другое существо на свете. Две разные половинки отныне принадлежали ему. Не было другой такой женщины. Тоскливые мысли и боль от сознания, что она так долго не подпускала его к себе, прошли.
126 
