81 
– Мама была еще светлее, – покачала головой Бекка. – Так и быть, Адам, поеду в магазин. Кто со мной?
– Я и еще трое. – Адам был доволен, что лицо Бекки прояснилось и она выглядит чуть веселее.
В семь часов к Томасу ввалились Диллон с Шерлок, Томми Трубка и Хэтч, якобы для того, чтобы выработать стратегию действий. Но сначала решили попробовать пиццу. Адам, правда, сомневался, что стратегия будет действенной, но так хорошо, что все собрались вместе! Кто знает, какая идея может родиться после горячей ароматной пиццы?
Диллон нес на плече младенца в памперсе и крохотной белой маечке. Адам окинул Савича взглядом, пощекотал ножку малышу и громко осведомился:
– Ты отец этого парнишки?
– Не притворяйся удивленным, Адам, – буркнул Са-вич, легонько растирая спину ребенка. – Эй, Шон, ты уже достаточно проснулся, чтобы врезать этому типу по его смазливой физиономии?
Шон сунул в рот кулачок, принялся энергично сосать и гордо выставил круглую попку, чем заработал одобрительную улыбку отца.
– Он почти спит, – шепнула Шерлок, погладив сына по головке, покрытой черным пушком. – Сосет пальцы, когда не хочет, чтобы его тревожили, но при этом знает, что говорят о нем.
– Ну как, Адам? Достойный противник?
– Еще бы, – рассмеялся тот. – Так и вижу, как он поднимает по три конверта каждой рукой. Может, даже осилит марку на каждом.
Он все еще хохотал, когда появился посыльный. Вскоре на столе гостиной лежало десять пицц. Хэтч трудился над самой большой, со стручковым перцем. Выбритая голова поблескивала в свете торшера.
– Вот это да! – восхитился он. – Остро, сил нет! Черт, язык обжег!
– Надеюсь, у тебя вскочит волдырь, – буркнул Адам. – Так тебе и надо. Не будь свиньей. Господи, обожаю оливки с артишоками!
– Нет никакого волдыря, только щиплет немного, – объявил Хэтч, откусывая пиццу снова, и приступил к делу:
– Все отделения ФБР извещены о Кримакове. Парни из нью-йоркского Бюро отвезли машину, из которой выбросили Бекку, экспертам, и те обследуют каждый дюйм самыми современными приборами. Правда, пока ничего не нашли, хотя я, честно говоря, надеялся, что обнаружится хоть какая-то зацепка. Ничего не скажешь, этот Кримаков – настоящий ас! Точен, осторожен и предусмотрел все. Ролло и Дейв, только вчера выехавшие из Риптайда, послали ФБР все отпечатки пальцев, которые смогли раздобыть в доме Линды Картрайт, все волокна, какие удалось собрать. Но заключения мы пока не получили. Насчет того убийства в Итаке, где он украл машину: детективы прочесали все холмы в поисках свидетелей, но без успеха. Полная неудача.
Он выругался на непонятном языке, и Бекка вопросительно изогнула бровь. Хэтч слегка покраснел.
– Немного латышского для разнообразия. Весьма оригинальное выражение, сочное и цветистое, касающееся задней части лошади и всего того, что можно с ней проделать.
Присутствующие взорвались смехом, и на душе Бекки стало тепло. Она смотрела на людей, о существовании которых до последнего времени не подозревала. На людей, ставших ее друзьями. Вероятно, они останутся ее друзьями навсегда.
Бекка улыбнулась, глядя на малыша, мирно спящего в переносной корзинке под голубым одеяльцем. Живой портрет отца, если не считать материнских синих глаз.
Томас тоже смотрел на Шона. Он почти не ел, и Бекка понимала, в чем дело: волнуется за нее, тревожится.
«Мой отец, – думала она, – как странно выговаривать эти слова. Он живой, настоящий». Разумом она понимала это, но никак не могла осознать до конца в тех заветных глубинах сердца, не сохранивших ни памяти, ни знания. Ничего существенного, кроме пары фотографий, снятых давно, когда и он, и мать были молоды, моложе ее теперешней, и историй, рассказанных матерью. Бесчисленных историй.
Но и они – лишь воспоминания из вторых рук. Заимствованные. Она поняла это сейчас. Мать повторяла их без конца в надежде, что Бекка запомнит их и сохранит любовь к отцу, которого считала мертвым.
Но он жив, жив, а мать скрывала это. Только истории, дурацкие истории…
Бекка пыталась убедить себя, что таким образом мать пыталась ее уберечь, но не могла избавиться от ощущения того, что ее каким-то образом предали, и гнев обиды никак не унимался. Почему они молчали, когда ей исполнилось восемнадцать? Двадцать один? Двадцать пять, наконец?! Неужели в их глазах она не была достаточно взрослой? Но она довольно рано стала независимой, начала работать, пользовалась уважением, и все же родители таились от нее. Теперь же слишком поздно. Мама ушла навсегда и до самого конца ни слова не проронила, хотя могла признаться во всем перед тем, как впасть в кому. Бекка никогда не увидит их вместе. Как это печально!
81 
