Домой побратимы возвратились глубокой ночью, в сильном подпитии. Рей упал на кровать и мгновенно уснул. Ким уже почти последовал его примеру, когда услышал сквозь дрему, как кто-то окликает его по имени. «Приснилось», – решил Ким, но тут ему в лицо пахнуло холодным уличным воздухом. Ким открыл глаз – и увидел, что в открытое окно влезает человек в черном.
Ким подскочил как ужаленный, непослушной рукой нашаривая меч, который, как назло, затерялся под ворохом одежды.
– Это опять ты, бес?!
– Тихо, – прошептал лазутчик. Он проскользнул в оконный проем и встал у стенки, почти слившись с темнотой комнаты. – Выслушай меня, Ким. У меня есть к тебе небольшая просьба…
– Кто ты такой? Зачем меня преследуешь?
– Я тебя не преследую, – с досадой сказал лазутчик. – Просто шел мимо и подумал…
– А, так я тебе и поверил! Кстати – я не стал убивать Рея.
– Знаешь, мне все равно. Ты свой выбор сделал еще в Сонаке. А теперь…
– Кому ты служишь?!
Лазутчик еле слышно вздохнул:
– А что, обязательно кому-нибудь служить? Я здесь по личному делу.
– Ха! Какие личные дела могут быть у беса?
– Ну… свидание с девушкой.
Ким не выдержал и захохотал. Веселью способствовало и то обстоятельство, что он наконец нащупал под одеждой меч.
– Об этом я и хотел с тобой поговорить, – быстро продолжал лазутчик. – У этой девушки очень строгая мать. Она меня ненавидит и стережет свою дочь, как настоящая ведьма. Поэтому у меня к тебе просьба – если вдруг встретишь эту девушку, передай ей…
– Что еще за девушка?
– Ты ее встречал в Сонаке – она очень красива, и у нее тигриные глаза.
Ким сообразил не сразу, но когда вспомнил, то потерял дар речи от изумления.
– Передай ей, – быстро сказал лазутчик, воспользовавшись паузой, – что я ее люблю.
Ким раскрыл рот и закрыл его, не в силах вымолвить ни слова. Его одолевали противоречивые чувства, из которых основным почему-то оказалось нарастающее бешенство.
– Может, еще и письмецо от тебя передать?!
– Пожалуйста, – сказал лазутчик, и Ким с удивлением услышал в его голосе глубокую тоску. – Передай ей: что бы ни случилось, я всегда буду ее любить и никогда не отступлюсь. Даже смерть меня не остановит, даже ненависть. Запомнил?
– Запомнил, – сквозь зубы прошипел Ким, выхватил меч и бросился на лазутчика. Его душила ярость. В мгновение ока он оказался возле окна и нанес удар. Незнакомец даже не пытался увернуться. Легкий меч Кима, похожий на лист осоки, рассек его сверху донизу и вонзился в деревянный пол, не встретив сопротивления. Ким потерял равновесие и налетел прямо на противника. Его рука прошла сквозь тело лазутчика, как через густой темный дым. Ким отшатнулся, выпуская меч.
– Да ты действительно бес! – выдохнул он.
Глаза лазутчика оказались совсем близко. Самые обычные, человеческие, печальные глаза, так похожие на глаза самого Кима.
– Пожалуйста, передай, – в третий раз повторил он. – Это в твоих же интересах.
Не успел Ким ему ответить, как бес сделал шаг назад, вошел в стену и бесследно растворился в ночных тенях.
Глава 10
Появление Сахемоти
После урока колдовства в Скорпионьей Долине долго не происходило ничего интересного. Листья в лесу побурели, горные склоны стали невероятно красочными. Теплые, сухие, яркие дни чередовались с туманами, обложными дождями и промозглыми сквозняками по ночам. Потом, хуже того, начались ночные заморозки. Мотылек не привык к таким ранним ночным холодам – и отчаянно мерз. Он простыл, рассопливился и дрожал целыми ночами, не давая Головастику спать громким кашлем. Кагеру по поводу холодов заявил, что настоящий мокквисин к морозу и жаре равнодушен, а поэтому зимняя одежда останется в сундуках до первого снега. Одно утешение, и то сомнительное – зима тут, в Лесном Пределе, наступала чуть ли не на полтора месяца раньше, чем на островах дельты.
Между тем с каждым днем становилось все холоднее. Однажды Кагеру, выйдя утром на крыльцо, поскользнулся на ледяной корочке, свалился на землю, долго чертыхался и в конце концов велел мальчикам доставать теплую одежду. Ученики радостно распотрошили сундуки, извлекли на свет безобразные, пропахшие пижмой, некрашеные ватные куртки и штаны, ушастые войлочные шапки, толстые, объеденные молью вязаные носки с отдельным большим пальцем – их полагалось носить под всё те же неизменные кожаные сандалии, которые за лето и осень истрепались до дыр. Одежда, которая досталась Мотыльку, была детская, но сильно заношенная – должно быть, подумал он, раньше ее носил Анук или другие его неведомые предшественники. Летнюю одежду Кагеру велел упаковать в сундуки. Но прежде выстирать.