103 
Ясным утром, в разгар листопада, Мотылек с Головастиком увязали всю летнюю одежду, а заодно и одеяла, в огромный тюк, отыскали в сарае вальки для стирки и потащили все добро на ручей. Из-за гор выглядывал край задумчивого осеннего солнца. По искрящейся воде плыли багровые листья, как павшие в битве воины.
– У нас в деревне всегда поют песни об осенней стирке, – рассказывал Головастик, раскладывая на берегу тряпье. – Это значит – всё, полевые работы закончены до следующей весны. Хорошо!
– А у нас не поют об осени ничего, чтобы не сглазить. Один раз – я совсем маленький был – наш сосед, совсем старый старик, хотел меня позабавить и запел песню о богине-зиме. Детская вроде песня, простая такая… да только на заклинание слишком похожа. Мне даже как-то жутко стало. Старик той же зимой и помер… Ой, глянь, Головастик, – что это?
У мостков, где они всегда набирали воду, песок был изрыт, как будто из ручья вытащили что-то тяжелое. Осока, куда вели следы, была измята и перепачкана.
– Черепаха! – предположил Мотылек.
– Сам ты черепаха.
Головастик взглядом знатока осмотрел испещренный следами берег.
– Уж скорее кабан-подранок… хотя крови вроде нет… Пошли посмотрим.
– Может, лучше не надо? – усомнился Мотылек.
Головастик отпихнул его с дороги и смело влез в осоку.
– Ого! – раздался его голос из зарослей. – Тут утопленник!
Мотылек поспешил вслед за ним. И точно, в высокой траве лежал труп. Вернее, нечто, весьма напоминающее скелет, обтянутый пергаментно-серой кожей. Утопленник был абсолютно голый, лежал ничком, так что его лица не было видно – только взлохмаченные, слипшиеся седые волосы.
Головастик наклонился над утопленником, пихнул его ногой – тот даже не шелохнулся.
– Готов – дохляк.
– Кто ж его на берег-то вытащил? – спросил Мотылек, рассматривая мертвеца с опаской и любопытством. – Неужели сам?
– Может, и сам. Вылез из последних сил – да и помер. Эх, небось учитель меня еще и могилу ему копать заставит…
Он перевернул утопленника лицом вверх. Мотылек подобрался поближе, присел на корточки.
– А он не старый был. Просто очень худой.
Действительно – утопленник оказался изможденным юношей, блеклым и высохшим, как прошлогодняя трава. Глаза у него были закрыты, в мокрых седых волосах запутались водоросли.
– Видал я таких, – проворчал Головастик. – В деревне, в неурожайный год. Его сначала голодом долго морили, не иначе, а утопили уже потом. Интересно, откуда этот доходяга взялся в нашем ручье?
– Может, это квисин? – предположил Мотылек.
Головастик покосился на него сверху, не удержался и сделал движение коленом. Мотылек потерял равновесие и свалился прямо на труп. Труп неожиданно застонал. Мальчик подскочил как ужаленный.
– Да он живой! – пискнул он.
Солнце закатилось за горы, когда чужак вышел на крыльцо – вернее, выполз, тяжело опираясь на перила. Седые пряди падают на лицо, на сутулых плечах накинуто одеяло. Со стороны глянуть – старик стариком. Высокий, худой, костлявый, грудь впалая, на шее торчит кадык, руки как плети, пальцы паучьи… Медленно, осторожно уселся на верхнюю ступеньку, прислонился к опорному столбу. Осмотрел двор, остановил взгляд на учениках знахаря, перебиравших подмокшую редьку у сарая, что-то произнес. Голос «утопленника» был до того тихий и монотонный – ни слова ни разобрать.
– Че он там вякнул? – Головастик вертел в руках подгнившую с одного бока редьку, раздумывая – то ли выкинуть, то ли в суп сойдет…
– Вроде нас зовет, – предположил Мотылек. – Я схожу, спрошу, что ему надо.
– Ну сходи, если тебе делать нечего.
Мальчики уже знали, что утопленника зовут Сахемоти. Так сказал учитель Кагеру. Сам доходяга это не опроверг и не подтвердил – просто потому, что не знал, как его зовут. Он совершенно ничего о себе не помнил, как будто родился в том самом ручье. Когда ученики отволокли его к дому, Кагеру страшно разволновался. Устроил вокруг утопленника суету, хлопотал над ним, как родная мать. Все это время мальчики изнывали от любопытства. Когда утопленник наконец очнулся и заговорил с Кагеру, подслушивавший под окном Головастик с удивлением сказал Мотыльку: «Ни разу не слышал, чтобы учитель хоть с кем-то говорил настолько почтительно!» Наконец ученики прямо спросили, кто такой Сахемоти и как он оказался в ручье. «Он мой гость!» – отрезал Кагеру. И больше ни слова из него выжать не удалось.
103 
