75 
Незачем сообщать матери, какие страдания ей принес Ублюдок. В предсмертной записке — ни к чему.
Прости меня, что я отплатила за всю заботу, уют и радость, которые ты мне дала, таким ужасным способом. Но мне кажется, что у меня тоска в конечной стадии — как бывает конечная стадия рака. Моя жизнь утратила качественность. Я не могу получать удовольствие от еды или солнечного света, я даже больше не могу спать. Каждое утро я просыпаюсь, чувствуя только настороженность и ужас. И хотя я хожу на прием к замечательному психиатру, сейчас я понимаю, что надежды на выздоровление нет.
Почти стемнело. В здании было тихо: Рэчел с Ларисой или ушли, или сели заниматься. Мелани медлила в сгущающихся сумерках, ручка потрепетала в воздухе и упала на чистую часть листа. Иногда она так делала: сидела совершенно неподвижно, уставившись в пространство, и ее сознание было как белый туман, в котором ничего нет. Иногда так мог пройти час, иногда два. На этот раз прошло всего полчаса.
Она встала, направилась по коридору в ванную. Раковину усеивали коричневые, черные и синие точки, похожие на разноцветную сыпь. Видимо, Лариса опять экспериментировала тут с косметикой. Она вечно рассматривала свое лицо, эта Лариса: Мелани тоже могла бы так делать, если бы она была в состоянии хоть какое-то время смотреть на себя в зеркало.
Вернувшись в свою комнату, она вытащила мобильник.
— Мам?
— Привет, Мел. Не хочешь заехать поужинать? У меня в духовке пирог с ягненком.
— Да нет, не надо. Я хотела спросить — можно мне ненадолго одолжить машину?
— Конечно. Сегодня вечером она мне не нужна. Но верни ее до утра. Утром я на ней поеду на работу.
— Да мне совсем на чуть-чуть. Хотела с подружками прокатиться в «Чинук», а автобуса не дождешься.
— Ты же знаешь, детка, если бы ты жила дома, у тебя было бы куда больше свободы.
— Мам, мне слишком много лет, чтобы жить дома.
Она надела куртку и прошла несколько кварталов, отделявших ее от дома, как она по-прежнему его называла. Пансион она никогда не сможет назвать домом, как бы ни была добра миссис Кемпер. Как только она пришла, мать засыпала ее вопросами о занятиях и соседках, и прошла целая вечность, прежде чем ей удалось уйти.
И вот она была на месте, припарковалась чуть в стороне от жилища Ублюдка и ждала… она сама толком не знала, чего ждет. Его машина стояла на подъездной аллее, в доме горел свет. В таком домище не станет жить одинокий человек: слишком уж огромный, и вид у него как у загородной виллы.
Если он выйдет, она с ним заговорит. Только вылези, ублюдок, и я тебе все выскажу, все, что про тебя думаю. Дай мне высказать, во что мне это обошлось, все, что ты со мной проделал. Как я всю жизнь чувствовала в себе эту мерзость, и стыд, и вину. Если он выйдет, она ему скажет, что не в состоянии даже поцеловать парня, не вспомнив об Ублюдке, не увидев прямо перед собой его лицо, его член, его ручищи. Руки, которые хватали, ощупывали, сгибали. Руки, которые держали фотоаппарат.
Она расскажет ему, как, заходя в интернет, всякий раз задает себе вопрос: а вдруг где-то выложены ее фотографии? Иначе зачем он все это снимал? Она скажет ему, как готова была сгореть от стыда, думая о них. Даже сейчас стыд карабкался вверх по ее спине, по плечам, по шее, точно крапивница, и уши у нее горели.
Она решила, что ее тошнит, но волна рвоты превратилась в волну тоски, прокатившуюся сквозь грудь, вверх, в глаза, которые тут же защипало от слез. Она не будет плакать; она запретила себе плакать. Она смотрела на этот кирпичный дом с его большим двором и большим гаражом и думала: ах ты ублюдок, если у тебя там, в доме, новая жена, я ей все выложу. Я во всех подробностях расскажу ей, что ты со мной делал, и она бросит тебя и, может быть, даже пожалуется на тебя в полицию, я должна была сделать это еще много лет назад.
Да, надеюсь, у тебя есть жена. И я надеюсь, что она молодая и красивая, и я надеюсь, что ты ее обожаешь, потому что я хочу, чтобы, когда я договорю, она тебя бросила — так быстро, что ты почувствуешь, как у тебя ломаются ребра.
— Выгни спинку, детка. Ну же, Мел. Выгни спинку. Отлично. О, ты сейчас такая красавица!
Фотоаппарат щелкает, щелкает, щелкает, а он подходит все ближе, ближе, иногда он в каких-то дюймах от нее. Новые указания:
— Так, теперь ложись на животик и притворись, как будто спишь.
Запах крахмала от гостиничных простыней, они такие жесткие и хрустящие, не то что уютные домашние. В окно пробивается солнце и веселая музыка с аттракционов: каллиопы, [46] электроорганы, металлофоны, рок-музыка. Вопли детей, съезжающих с водяной горки, крики молодых матерей, катающихся на карусели, Рогатке, Диком мышонке.
75 
