Особенно,... 
65 
Гай резко отвернулся от нее и принялся сосредоточенно жевать.
Тем временем Грэлэм пожелал всем своим людям доброй ночи и поднялся со своего места.
— Наконец-то, — сказал он жене, продевая свою руку сквозь ее согнутую.
— Ваша рука вам не досаждает, милорд? — Кассия старалась не отстать от него, поспешая следом вверх по лестнице.
— Нет. Зато другие части моего тела не дают мне покоя.
Рыцарь ожидал от жены смущения и замешательства, но Кассия и виду не подала:
— Пожалуйста, скажите мне, в чем дело, и если я не смогу вам помочь, то уж Итта наверняка знает какое-нибудь средство.
— Сию минуту, — ответил он.
Как только они оказались в спальне, Грэлэм плотно закрыл дверь и оперся на нее, глядя на Кассию.
— Мне так тебя не хватало, — признался он.
— А мне тебя, милорд.
Она улыбалась, но он видел, что ее руки нервно теребят складки платья.
— Прошло всего четыре дня, а ты снова боишься меня? Она покачала головой:
— Нет, я больше не боюсь, милорд.
— Это истинное облегчение. Ты даже не представляешь, как меня это утешает.
Кассия подняла на мужа глаза и посмотрела ему прямо в лицо.
— А как же ваша рука? — заволновалась она. — Вы можете разбередить свою рану.
— Достаточно сделать несколько стежков и наложить хорошую повязку. Я попросил бы тебя помочь мне раздеться.
Кассия молча подчинилась. Наконец он оказался стоящим перед ней в полной своей мужской красе. Его желание обладать ею было настолько очевидным, что она попятилась.
— Шахматы! — воскликнула Кассия. — Я отлично играю в шахматы, милорд. Не угодно ли…
Он, нахмурившись, нетерпеливо перебил:
— Я не хочу играть в шахматы. Я хочу держать тебя обнаженной в своих объятиях.
«Какая я дура, — подумала Кассия, — что с таким нетерпением ждала его!»
— Милорд, — сказала она как можно спокойнее, — я не хочу… нет, не могу сейчас раздеться донага!
Он нахмурился еще больше.
— У тебя все должно было зажить после того, последнего раза, когда мы занимались любовью. Это было пять дней назад.
— Да, у меня все прошло.
— Кассия, посмотри на меня!
Сейчас больше всего на свете ей захотелось зарыться в свежий камыш, постланный на пол спальни, у его ног, погрузиться в него глубоко, исчезнуть совсем. Медленно она подняла голову, не в силах скрыть своего смущения и замешательства. Она вся дрожала.
— Я уже говорил, что следующая наша близость не причинит тебе боли. — Рыцарь слышал свой голос и удивлялся: он говорил с ней нежно, старясь ее успокоить. Его волновало, что она не желает его.
— Знаю, — сказала она тихо. — Я с радостью выполнила бы ваше желание, милорд, но не могу… Пожалуйста, я…
Он разразился смехом и сгреб ее в объятия, притянул к себе и сжал изо всей силы.
— Ты глупышка, Кассия, — сказал Грэлэм. Он заключил лицо жены в ладони и, наклонившись, чтобы поцеловать ее, почувствовал, как она, изумленная, вздрогнула, но тотчас же ответила на его поцелуй. Однако через мгновение тело ее будто окаменело, и поцелуем он заглушил негромкий огорченный вскрик.
— Любовь моя, — сказал Грэлэм, улыбаясь ей, — дело в том, что пришли твои ежемесячные крови, да?
Она кивнула, потеряв дар речи от смущения.
— Ничего страшного, вот увидишь. Иди сюда, я помогу тебе раздеться.
Она все еще стояла, будто оцепенев.
Грэлэм медленно ослабил объятия. Он понимал, что смущение ее будет нелегко рассеять, и почувствовал, что желание его слабеет. Как ни странно, он не хотел ее принуждать, не желал обладать ею, если ее собственное желание и потребность в нем не будут равны его страсти.
— У тебя болит живот? — спросил он ее нежно.
— Нет, — прошептала она, — дело не в этом, милорд.
— Знаю, — ответил со вздохом рыцарь и отстранился от жены. — И как долго это продлится, Кассия?
— День, не больше.
— Придешь ко мне в постель, когда сама пожелаешь.
Опустившись на мягкий матрас, набитый перьями и соломой, Грэлэм заставил себя держаться от нее подальше. Когда наконец Кассия скользнула в постель рядом с ним, на ней была ночная рубашка.
Грэлэм повернулся и притянул ее к себе. Она была неподатлива, как тетива лука. Он нежно поцеловал ее в лоб.
— Мне так жаль, — прошептала молодая женщина, закрываясь лицом в поросль на его груди. — Дело в том, что я никогда не говорила об этом ни с кем, кроме Итты.
— Я — твой муж. Ты должна научиться говорить со мной обо всем.
65 
