104 
Выражение лица Рохана стало непроницаемым, а Сьонед отвернулась.
— По пути сюда мы слышали, что наездник мертв. Свернул себе шею, — вмешалась Пандсала. — Лошадь выживет, хотя больше никогда не сможет участвовать в скачках. А почему это случилось, никто не знает. Пытаются разобраться.
Сьонед смотрела куда угодно, только не на Рохана. Из-за него она убила человека. Более того, она сделала это, используя свой дар фарадима, что находилось под абсолютным запретом. Нет более страшного преступления для «Гонца Солнца». Что она скажет Андраде? Что не хотела убивать? Однако, взглянув на Рохана, она с горечью поняла, что ради него не остановилась бы и перед прямым убийством. Он был ее призом.
— Это мерид, — негромко сказал принц.
— Что? — побелела Тобин.
— Он пытался выбить меня из седла… О, прекрати, Тобин, со мной все в порядке, — раздраженно сказал он, уклоняясь от объятий сестры. — Жаль, что он мертв. Я хотел поговорить с ним.
Сьонед заметила предупреждающий взгляд, которым обменялись брат и сестра, и приняла рассеянный вид. Затем самым резким тоном, какой могла изобразить, она сказала:
— Это могло вам очень дорого обойтись, ваше высочество!
— И ни слова, чтобы поздравить меня с победой, леди Сьонед?
Ей хотелось задушить его. Тобин пришла к девушке на выручку, сказав Рохану:
— Иди окунись. От тебя разит конюшней!
— Дорогая сестра, ты мое единственное утешение, — улыбнулся Рохан.
— Если так, постарайся в благодарность утешить мой нос. Чейн! — крикнула она подоспевшему мужу. — Возьми Рохана и брось его в реку!
— Времени нет, — ответил Чейн, стискивая принца в объятиях и поднимая его в воздух. Лицо Рохана искривилось от боли. Опустив шурина наземь, Чейн продолжил:
— Прекрасная езда, дьявол! Мне нужно готовиться к последнему заезду, так что все расскажешь за обедом!
Он наклонился, поцеловал жену и ушел.
— Наверно, нам следует вернуться на трибуны и посмотреть на лорда Чейналя, — холодно сказала Сьонед.
— Вы до сих пор не поздравили меня, — произнес Рохан со сладчайшей улыбкой и нехорошим блеском в глазах. — Может быть, вы ставили на моего соперника?
— О, пари продолжается, милорд, — Ответила она с такой же сладкой улыбкой и посмотрела на Янте. — Только мы ставили на совсем другой заезд.
Чейн выиграл, оставив лошадь лорда Резе, как и обещал, задыхаться в пыли. После этого вся знать отправилась в свои шатры, чтобы отдохнуть перед вечерним пиром. Простолюдины вернулись на ярмарку, а слуги приступили к своим обязанностям. Сьонед тоже могла бы пойти на пир — особенно после того, как Тобин назвала ее своей подругой, — но сомневалась, что сможет и в дальнейшем вынести общество принцесс, если они будут в компании с Роханом. Поэтому она пошла к реке, села под дерево и попыталась не думать о принце и о том, что она для него сделала.
Он был горд собой, красный от триумфа, внимания и сознания того, что избежал смертельной опасности. Флиртовал с этой невыносимой парой, пыжился перед ними и как-то по-особому улыбался, пытаясь произвести впечатление. Со Сьонед же разговаривал насмешливо и пытался разозлить. Ну и черт с ним…
От шатров принца Ролстры донеслись одобрительные восклицания, и ее лицо приобрело кислое выражение. Началось вручение призов. У Тобин будут рубины, у Ками — халцедоны… Пусть он подавится своими изумрудами!
— Мои поздравления, принц! — пробормотала она и прилегла на влажную траву, наблюдая за облаками, которые серебрил свет всходивших лун. Сьонед знала, в чем ее беда или, вернее, один из грехов. Она была ревнива. Болезненно, глупо ревнива к драгоценностям, шелкам и красоте двух принцесс, ревнива к тому, что они могли флиртовать с Роханом, а она нет, ревнива к его комплиментам и вниманию. — Но ты мой, ты, голубоглазый сын дракона, — прошептала она. — И с помощью Богини я добьюсь этого!
Но неужели этот человек был нужен ей даже после того, что случилось сегодня? Она долго спорила сама с собой. Да, возможно, она спасла жизнь принцу, колдовством вызвав образ дракона, чтобы напугать мерида. Но это же колдовство убило человека. Вопреки всем своим намерениям, она нарушила важнейший обет фарадимов. Именно об этом и предупреждал ее Уриваль. Она пользуется своей силой только для блага Рохана и не заботится ни о ком другом. Чувства предали ее и привели к убийству. Чем она оправдается? Можно ли соединить в одном лице фарадима и принцессу? Как могут они требовать от нее верности? Долг перед Крепостью Богини, долг перед Роханом, долг перед Пустыней… а как же ее долг перед самой собой? Дойдет ли когда-нибудь очередь до него? Едва ли…
104 
